Эмэ Бээкман - Чащоба

Да, Лео завидовал цельности Вильмута. В их продолжавшейся до сих пор дружбе было много граней, волнообразных и просто кривых, зазубренных и надтреснутых, но одна кромка была словно бы отполирована и на века не тронута пылью — Лео чувствовал себя в обществе Вильмута самим собой.

Может, следовало постоянно брать пример с Вильмута и посылать к черту сомнения. Но, может, и Вильмут не смог бы жить столь свободно, если бы он отмахнулся от советов и предостережений друга! Лео был всегда готов подать Вильмуту свой фонарь. Во имя того, чтобы никто из них не спотыкался.

После того как Вильмут насовсем покинул город, Лео почувствовал себя крайне одиноким. Он то и дело спрашивал себя: к кому я все же принадлежу?

Подошло рождество. В этот зимний солнцеворот, когда дневного света кот наплакал, а сумерки и темнота способствуют наплыву мыслей, Лео думал только об Эрике. Наверное, она ждала его, вздрагивала от каждого стука двери, приподнималась ночами в постели на локтях и прислушивалась, — может, в окошко постучался Лео?

Соединяющие их потайные нити натянулись.

На первый взгляд, чего проще: сесть на поезд, продремать ночь в вагоне, сойти утром на перрон, прошагать в ожидании радостной встречи большими шагами по нетронутому насту в Медную деревню и заключить в объятья Эрику.

Чудесно — и невозможно.

А что потом? Дальше?

В эти последние дни года Лео всей душой рвался домой. Как ребенок, он готов был расплакаться: хочу домой.

Навязчивая идея делала жизнь невыносимой. По вечерам Лео сидел в кафе, слушал душещипательные звуки скрипки и презирал себя за свое слезливое состояние, от которого он не мог освободиться.

Даже чужие муки не утешали Лео.

В те годы, рядом и совсем далеко, в сердцах многих людей жила тоска: домой! И не меняло дела, было ли препятствие воздвигнуто насильно или человек сам обрекал себя на затворничество.

Боль была одинаковой.

Может, удастся клин вышибить клином?

Лео отправился на факультетский вечер.

Самодеятельность ставила какую-то пьеску из западной жизни — по сцене ходили распузатившиеся при помощи подушек толстосумы с бутафорскими сигарами во рту и навязчиво проповедовали свое человеконенавистничество. Лео пропускал слова мимо ушей и думал, что искусство всегда служило своему времени. Когда-то и они в гимназии разыгрывали сценки. Ребята изображали смелых защитников отечества, потели в овчинных шубах, шагали по снегу из белой ткани и ваты, на покрытых испариной лицах горел багровый отсвет утренней зари, они стреляли из деревянных ружей по красным врагам; противники в отрепьях и обмотках валились в ряд перед хромовыми сапогами. В финале, под звуки торжественной песни, вздымались сине-черно-белые флаги, развеваемые вентиляторами.

На факультетском вечере, после спектакля, стулья в большой аудитории сдвинули к стене, распорядители с важным видом на лице вышагивали между сценой и залом, оркестр занял свое место, и джазовая музыка загремела. Лео вздрогнул. Возможно ли еще когда-нибудь, чтобы Йонас забрался на землемерную вышку и заиграл бы там на трубе? Залихватская музыка пробрала Лео, мелодия саксофона звала, соло барабана подгоняло. Куда? В своих мыслях Лео ходил лишь по одной дороге, по той, которая вела через открытое поле. Вот он уже там: Эрика дрожит в кустах, она устала от ожидания. Ильмар сидит под елью, с автоматом поперек колен. Падает густой снег. В церкви горят свечи, под низко плывущими облаками висят колокола и время от времени позванивают. Какой-то деревенский дурачок навесил бубенцы на шею собачонке и спустил ее с цепи.

В аудитории погасли потолочные огни, зажглись прожекторы с красными фильтрами.

Первые пары вышли на круг, Лео жадно следил за виртуозами, демонстрировавшими высший класс. Приводящая в трепет чистота стиля! Какие стройные ноги! Вызывающие позы! Может, новая мода? Робкая душа и смелое тело! Вечера в гимназии были какие-то школьные: хороводные игры при свете яркой люстры.

Лео были больше по душе чисто подметенные земляные полы на деревенских танцульках. Вот уж где топали! Гармонист растягивал мехи, под рукой пивная кружка. Плотные девчата кружились, подолы платьев развевались, ветер трепал волосы; парни отплясывали польку, так что рубаха взмокала. На натертом паркете они бы не чувствовали себя столь раскованно.

Лео стоял возле стены аудитории и напрягал память. Он отыскивал среди собиравшихся на деревенских гулянках военных лет знакомые лица. Надолго ли еще останутся дома молодые парни — гуляли напропалую, народ валил из соседних деревень и даже из поселка. Велосипеды скучивались возле стены и кустов сирени в несчетном количестве, некоторые дожидались утра в крапиве. С восходом солнца укатывали домой, у каждого парня на раме девица. Лео узнал среди танцевавших всех своих старых друзей, — может, они как раз отплясывали последнюю в своей жизни польку? Уж не Эрика ли там девчонкой подглядывала в воротах гумна? Еще никому не приходило в голову схватить ее в охапку и повести на танец.

В аудитории, под джазовую музыку, танцевали другого рода девушки. Красивые, пышные прически, узкие юбочки обтягивают бедра, на ногах дорогие сапожки, сшитые частными мастерами в каком-нибудь закутке, где их делали из бог весть какой ворованной кожи.

Лео оглядел танцующую в адских отблесках публику и понял, что в этом обществе он чужой. На их факультете часть студентов были уже людьми взрослыми. Пришедшие из средней школы пацаны слегка стеснялись этих серьезных трудяг, которые упорно и кряхтя шли к своей цели. Зато здесь, на вечере, мальчишки чувствовали себя в своей тарелке.

Нет в жизни большей удачи, чем как можно позже появиться на свет.

Тем, что постарше, пришлось биться как рыбе об лед. Вдруг — невероятно — мирное время. Теперь нужно было браться за все разом, чтобы наверстать упущенное. Вдруг уже стали переростками? Удастся ли завести семью? Но когда же еще? Приводили в каморку жену, вскоре появлялась орава детей. Повседневные заботы приковывали к себе хозяина семьи. И все-таки — в один из дней или ночей в голову ударяла давно забытая мечта молодости, вынуждая ерошить поредевшие волосы, — как же так, неужто моя жизнь должна пойти насмарку! Мозги еще не притупились, может, смогу понестись наперегонки со временем. Отупевшие трудяги загорались огнем, жены пусть не брюзжат, талант надо развивать и возделывать. Вот так и вкалывали, зарабатывали случайным трудом семье на хлеб и протирали вместе с молокососами школьные скамейки.

Разумеется, эти работяги не пришли на танцы, может, они лопатили в порту уголь или разгружали товарные вагоны на станции. Пусть сопляки веселятся, им это в удовольствие.