Эмэ Бээкман - Чащоба

Становилось все труднее. У матери и сестры денег больше не было, пить стало не на что, и Рауль начал одну за другой продавать свои дорогие одежки. С тех пор он ходил в обвислом тренировочном костюме, поверх которого натягивал прорезиненный серовато-белый плащ, который годился на любую погоду. Мать Айли горевала, увядала и забросила свою портновскую работу, а дочь стала издерганной и нервной. Не могла даже радио спокойно слушать, крутила ручки так, что аппарат гудел и свистел. Она вздрагивала при каждом хлопке наружной двери, будто ждала какой-то беды или неприятности, все ходила тайком к буфету потягивать ликер, подозревала мужа, если тот, случалось, запаздывал, а однажды Лео застал ее в тот момент, когда она шарила в карманах его пиджака.

Жизнь стала невыносимой, даже унизительной. И все же Лео не мог уйти именно теперь, когда Айли и без того оказалась в тупике.

Она сама положила конец их отношениям.

Все разрешилось так, будто ножом обрезали.

Начальник управления кадрами министерства вызвал Лео к себе, предложил сесть и с нарочитой медлительностью открыл сейф. Выудив оттуда личное дело Лео, открыл его, поправил очки на носу и сделал вид, будто углубился в его анкету.

— Тут у вас имеется пробел, — деликатно заметил он.

Лео молчал. Рауль неспроста грозил, что у Лео от страха еще волосы дыбом встанут.

— Что вы можете на это сказать? — спросил начальник.

Лео по-прежнему молчал.

— Да и что вам сказать, — вздохнул начальник кадров, — мы любим документы. Хорошая была бы бумага: в белофинской армии не служил. — В уголках его рта появилась улыбка.

Так вот в чем дело. Как хорошо, что он никогда полностью не доверялся Айли. И у него возникали минуты слабости, когда хотелось раскрыть душу.

Значит, Айли его предала.

— Я думаю, для пользы дела будет лучше, если вы откажетесь от сотрудничества в нашем учреждении, — старомодно выразился начальник кадров.

Не сходя с места, Лео написал заявление.

— Видите ли, — сказал начальник, принимая бумагу, — поймите меня правильно, мы не желаем вам зла, работу свою вы выполняли компетентно. Может, кое-кому из коллег будет жаль вас. Но у вас могли быть семейные причины, либо по состоянию здоровья.

Из этого намека Лео понял, что донос Айли должен остаться между этими стенами.

Лео поднялся, поклонился и пробормотал:

— Благодарю вас.

Начальник кадров с сожалением развел руками и сказал:

— Женщины умеют заваривать кашу.

В тот день, когда Лео получил в министерстве полный расчет, он отправился домой — нет, на квартиру к Айли, этаким легким шагом.

Не говоря ни слова, собрал чемодан, взял возле письменного стола футляр с проектом и изобразил на лице судорожную улыбку, когда взглянул на перепуганную жену. Лео не хотелось ругаться, его наперед передергивало от возможных всхлипов и причитаний. Странно, что побледневшая Айли в этот миг не вызывала в нем отвращения. Презрение появилось потом, когда он в бессонные ночи размышлял о случившемся.

— Двум безработным лодырям нет места под одной крышей, — это все, что он сказал перед уходом.

Айли не смогла удержать себя в руках, всхлипнула, робко подошла к Лео и хотела было обнять его за шею. Лео не отложил в сторону чемодана и футляра, перед Айли оказалось препятствие.

Песчаная улица была на удивление белой, и воздух рябил.

По зеленому тоннелю сквозь завесу солнечных бликов приближался Вильмут.

Увидев друга, Лео выскреб из ведра раствор, пришлепнул его и обрадовался, что вовремя справился с работой. Теперь они могут полежать с Вильмутом где-нибудь под деревом и понежиться за разговором. Впереди долгий день, можно что-нибудь предпринять. А что если съездить в поселок за пивом?

Вдруг у Лео появилось страстное желание оставить этот странный, спрятавшийся в лесу и словно бы нереальный дом. В нем проснулся дух горожанина. Пучина спешки и сутолоки вновь манила его. В какой-то миг здоровый образ жизни и близость к природе могут и впрямь приесться.

Вильмут вышел из тоннеля, остановился, хотя и должен был видеть Лео, не махнул ему рукой, а, задрав голову и засунув руки в карманы, уставился на обновленный дом. Он внимательно оглядел его, будто впервые в жизни оказался перед грандиозным дворцом, принадлежавшим когда-то сильной династии, и сверил расплывчатую картинку в учебнике истории с действительностью.

Удивительно, Вильмут словно боялся ступить во двор — он уселся на камень под кленом.

Лео сам направился к другу.

Вильмут поднялся, заправил клетчатую мешковатую рубашку в брюки, затем торопливо, будто проситель, стянул кепку, отведя глаза и не поздоровавшись, проговорил:

— Вот я и опять холостяк.

— Каким это образом?

— Моя толстушка преставилась.

Пораженный Лео пробормотал что-то.

Вильмут снова опустился на камень, натянул кепку и, не поднимая глаз, сказал:

— Я пришел попросить тебя…

— Да, да, разумеется! — с готовностью воскликнул Лео. И тут же у него перехватило горло, он буркнул: — Подожди немного…

Он оставил друга сидеть и стремглав вбежал в дом, в сумеречном помещении он на какой-то миг почувствовал себя слепым, затем сквозь зеленые искорки он различил сестер, обсуждавших поодаль в углу что-то со стариками. Лео сообщил о случившемся, объявил, что соберет сейчас вещи и они с Вильмутом немедля уедут.

Сестры прервали разговор, пенсионеры тихо отошли в сторонку, не захотели мешать, Лео, топая по лестнице, поднялся наверх, неприятное ощущение одеревенелости в ногах стало проходить; в мансардной комнатке он на мгновение опустился на скрипучую софу, чтобы собраться с мыслями.

Возможно, Лео слишком торопился уезжать — необъяснимое чувство долга подгоняло его. Когда он с чемоданом спустился вниз и увидел, что Вильмут в обществе сестер пьет за столом кофе, он хотел было отказаться от предложенной чашечки, но все же стоя выпил кофе. Потом все гурьбой направились к машине.

Лео завел мотор, оставил его работать на малых оборотах, вышел из машины и пожал всем сестрам по очереди руки, поблагодарил за любезность и заботу; сестры пригласили его на следующее лето снова приехать к ним, с женой и дочкой, слова эти кольнули Лео — за все это время он не написал Нелле ни одного письма. Горькие мысли прокрались в голову; как они там справляются вдвоем? Вдруг с Неллой или Анне что-нибудь случилось?

Сообщение Вильмута о смерти жены вывело Лео из равновесия. Неожиданные неприятности и несчастья могут настигнуть каждого. Когда он еще попадет в город?

Странное душевное волнение охватило Лео, оно удивительным образом легло на только что мелькнувшие тревожные мысли. Ему стало жаль сестер — останутся в одиноком доме без мужской руки. И ночи становятся все длиннее и темнее. Возможно, лишь сейчас, впервые, Лео пронзило сознание какой-то общности с сестрами — неужто ожили родственные связи? Зов крови подал знак о себе?