Эмми Итяранта - Дневник чайного мастера

— Пойдем, поглядим, что там такое, — сказала она, показывая на киоск в самом начале улочки, отходящей от площади. Мы начали протискиваться сквозь толпу, когда вдруг послышались встревоженные голоса.

— Это все чепуха, — сказал один из мужчин, державший в руках транслятор, — в новостях не было ничего такого.

— Да знаем мы эти новости! — возмутился другой. — Меня вообще не удивит, если все это затеяли унионисты. Мой сват утверждает, что среди его знакомых есть несколько таких…

— У меня кум видел, не может ведь он врать, — возразил мужчина с транслятором. — Он сам был в том месте и говорит, что там царит полный хаос.

— Ерунда, ни за что не поверю, — ответил третий.

Этот странный разговор мне вспомнился много позже, но сейчас моя голова была занята другим.

Санья знала, куда шла: над киоском красовалась нарисованная синим фигура нимфы. Все знали, что тут продают, и, хотя ничего противозаконного в этом не было, многие уважающие себя лавочники отказывались от такого занятия.

— Нам, пожалуйста, четыре кекса из голубого лотоса, — попросила Санья.

Торговка была пожилая женщина с большими коричневыми родинками на лице.

— А вы не слишком молоды для этого? — поинтересовалась та, но Санья молча протянула ей деньги, женщина не стала задавать больше вопросов и отдала нам кексы. Я посмотрела на небо, где разгоралось небесное сияние, раскидывая тонкое полотно во все стороны сквозь сгущающуюся тьму.

— Пойдем на Нокку, оттуда лучше видно, — предложила Санья.

Ноккой называли скалу неподалеку от свалки, выступавшую из сопки и похожую на гигантский клюв птицы. С окраины деревни к ней вела узкая лестница, и там обычно собирались любители понаблюдать за небесным сиянием, если только не хотели вернуться домой и пойти в тундру.

Оказывается, не мы одни знали про это место. На Нокке уже сидели — парами или небольшими компаниями — люди, сбежавшие с праздника. Среди них было несколько знакомых. Поздоровавшись, Санья шепнула:

— Давай заберемся повыше, там уж точно найдется место поспокойней!

Скоро мы нашли подходящее место, где можно было улечься и разглядывать звезды. Мы разложили на гладкой поверхности скалы старый плед, поставили пакетики с кексами и орехами. Небесное сияние полыхало над нами, извиваясь, потом вдруг пускаясь в пляс и внезапно останавливаясь, вздымаясь и падая, колыхаясь точно море.

Мы молчали, но эта тишина не разделяла нас своей пустотой, наоборот: она объединяла и успокаивала, погружая в вечность. Санья в задумчивости трогала кайму рукавов — очень знакомую. И тут я вспомнила, что она от их праздничной скатерти, которую мать Саньи сшила по случаю окончания школы. Сейчас ленточка прикрывала края ее сильно потрепанной одежды.

Я ела кекс и ждала, когда наступит привычное ощущение легкости.

— Если морские драконы отправляются в путь, это означает, что мир начинает меняться.

— Это все выдумки, Нориа, — ответила Санья, грызя орехи. — Небесное сияние — это такие частицы, они трутся друг о друга вблизи полюса, получается всего лишь электромагнитное явление — ничем не интересней явления электрической лампочки или огневки. Нет никаких живущих в море драконов, ни плывущих за ними стай рыб, ни отблеска их чешуи на небе. — Она взяла кекс и откусила немного. — Эти получше, чем в том году.

— Конечно, я знаю, что такое небесное сияние, — ответила я, — но мне все же хочется думать, что оно вспыхивает из-за драконов. Неужели ты их не видишь?

Санья долго смотрела на небо, а я смотрела на нее. В колыхающихся отблесках небесного сияния ее лицо было цвета кости или, скорей, раковины, когда ту облепили водоросли, а руки казались похожими на две морские звезды в вечернем свете. Вдруг я представила себе, как они пытаются спрятаться под камень на дне моря, куда не достает свет солнца — туда, где прозрачные, продолговатые существа не издают ни звука и не мечтают о другом мире.

— Вижу, — произнесла она после долгого молчания. — Я вижу их.

Санья положила руку мне на плечо; через тонкую ткань одежды я ощутила ее тепло, почувствовала каждый изгиб ее пальцев, словно это солнце нарисовало их на моей коже. И мне стало хорошо: в фонаре поблескивали огневки, по небу продолжали плыть морские драконы, и мир медленно и неуклонно вращался вокруг себя.

Тихим утром я шла домой, завернувшись в платок. Дорога из деревни к домику чайного мастера не была такой уж длинной, а тени от деревьев не казались высокими. Во рту был вкус вчерашней еды и ночи, и мне хотелось пожевать листики мяты. Пройдя через ворота, я легонько задела колокольчик в знак приветствия и, вместо того чтобы пойти к дому, повернула к саду камней. Помню, как стебельки щекотали мне лодыжки и кожа наслаждалась прохладой утренней росы.

Сейчас моя память покрыта снегами, ей нельзя доверять, как и тонкому льду, но я все помню.

Увидев ее, я остановилась.

Темная худая фигура стояла на краю сада около чайных кустов и ждала.

У меня сжалось сердце, я не могла сделать и шага.

Фигура повернулась и пошла прочь, пока не исчезла за чайными кустами. Какое-то мгновение ветви деревьев качались там, куда она ушла, но потом успокоились.

Преодолев навалившуюся тяжесть, я бросилась к дому.

В прихожей висел потухший фонарь, и глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к темноте. Отец лежал на полу с искаженным болью лицом, а рядом с ним валялась разбитая бутылка. Вода растеклась по полу, намочив его одежду.

— Отец, что произошло? — в ужасе спросила я, помогая ему подняться.

— Ничего, — ответил он, с трудом удерживаясь на ногах. — Просто немного устал.

— Надо пойти за доктором, — сказала я.

Я отвела его в родительскую спальню, уложила на кровать и накрыла одеялом. Через какое-то время он опять забеспокоился:

— Хочется пить. Во рту все пересохло.

— Я принесу воды, — сказала я, но он пожелал сам подняться, пойти на кухню и налить себе воды. Это был последний раз, когда я видела, как он встает с постели.

Ибо даже песчинка не сдвинется с места без того, чтобы не случилось движение в глубинах: меняя одно, ты меняешь все.

Мы — дети воды, и смерть — союзница воды. Они неотделимы от нас, ибо мы созданы из переменчивости воды и близости смерти. Они всегда идут рука об руку — в мире и в нас, — и рано или поздно настанет время, когда иссякнет вода, бегущая в наших жилах.

И случится это так: земля займет место воды, займет свое место на коже человека, на пробивающемся из песка зеленом листочке и разлетится прахом. А потом лист, кожа, мех животного обретут цвет земли и ее форму, и будет невозможно различить, где заканчивается одно и начинается другое.