Эмми Итяранта - Дневник чайного мастера

Их причет начал окутывать меня мириадами сверкающих нитей, пронзая в памяти все забытое и исчезнувшее. Я подняла чашу с водой и пошла к чайным кустам. Плач возносился и ниспадал, из него вырастали ветви, листья и корни, они проникали мне под кожу, и тогда я почувствовала, как растворяюсь, словно то, что я несу внутри себя, больше не помещается в моем теле: я стала лесом, растущим и исчезающим, я стала небом и морем, я стала дыханием всего сущего и сном всего неживого. Незнакомые слова понесли меня, мертвый язык подарил мне силу.

Я наклонилась и вылила воду под корни, а когда чаша опустела, отнесла ее обратно к скамье. Песня стихла, словно ветер.

Церемония окончена, когда закончилась вода.

Гости начали переходить в дом. Я еще долго стояла на лужайке, смотрела на чайные кусты, но они росли ни быстрее, ни медленнее. И только когда Санья подошла ко мне и обняла, я снова ощутила свое тело, перестав быть прахом, развеянным в пространстве.

— Тебя ждут, — произнесла Санья.

— Мне кажется, он хочет, чтобы я побыла с ним подольше, — ответила я.

— Нориа, не нужно пытаться умилостивить.

Если бы кто другой сказал мне такое или если Санья произнесла бы это иначе, я ушла бы в тундру, оставив гостей, и вернулась бы только после их ухода, но у меня на плечах лежала ее — такая живая — рука, и я никогда раньше не слышала, чтобы Санья говорила так нежно. Она посмотрела мне в глаза и убрала прядку волос с моего лица. Я пошла за ней.

В гостиной царил полумрак — я забыла зажечь фонари. Весеннее равноденствие наступало через полмесяца, и день за окном не был таким уж светлым. Произносили речи родственники, которых я никогда раньше не встречала, Ниниа и Тамара раздавали угощение. Я пообещала им воды на целую неделю — теперь, когда все водопроводы были перекрыты, никто не отказывался от таких предложений. Плакальщицы сидели и ели-пили за троих, но никто не осуждал их. Санья сидела рядом со мной.

Я смотрела вокруг и пыталась сообразить, откуда знаю всех этих людей. Одного светловолосого мужчину в углу никак не могла вспомнить. Он ни с кем не разговаривал и вроде как никого не знал, он казался знакомым, но я была почти уверена, что он не приходился мне родственником и уж точно не из нашей деревни.

— Ты не знаешь, кто это? — спросила я у Саньи.

Санья посмотрела на него.

— Никогда не видела, — ответила она.

Мужчина был в штатском, но что-то в его жестах и манере смотреть на гостей подсказывало, что это военный. Еще до смерти отца еженедельные акваинспекции начали проводиться в обязательном порядке, наказания за аквапреступление ужесточились, и военные либо в форме, либо в штатском появлялись везде, где собиралось более трех человек. Сначала я никак не хотела поверить в это, пока однажды отец, собираясь в деревню, не сказал:

— Они теперь начеку. После событий на празднике окончания лунного года опасаются всяческих собраний и следят за подстрекателями. Они прижмут к ногтю каждого из нас, пока не выдавят последнюю каплю смелости. Так что все это еще не скоро закончится.

Меня словно пронзило ударом тока. Сначала внутри все полыхнуло, а потом из глаз брызнули слезы: они текли и текли, а когда прекратились, я почувствовала, что они просто застыли в ожидании следующего приступа отчаяния, когда заново прожгут себе путь.

Приглашенные начали расходиться. Майор Болин ушел последним, но вернулся.

— Нориа, можно с тобой поговорить? — спросил он.

Я заметила, что он обратился ко мне по имени, такого раньше не случалось, хотя он давно знал отца и сильно помог мне с похоронами. Возможно, Болин хотел договориться о следующей чайной церемонии?

— До завтра, — я попрощалась с Саньей, — спасибо, что пришла.

В ответ она крепко пожала мне руку и сказала:

— Посылай сообщение или заходи, когда сможешь или захочешь.

Ее отец Ян кивнул мне на прощание. Они ушли.

— Принеси сундук из солнцекара, — приказал Болин водителю.

Тот слегка кивнул и вышел, грохоча сапогами по полу, мы остались вдвоем. В гостиной стоял полумрак, и только пара тусклых фонарей отделяла свет от тени. Насколько я помнила, майор посещал чайные церемонии моего отца с тех пор, как мне исполнилось шесть лет. Он всегда был добр ко мне, обращался уважительно, даже когда я еще не владела всеми секретами церемонии. Думаю, их с отцом связывало что-то вроде дружбы, если у отца вообще были друзья, поэтому доверяла ему полностью. Я предложила Болину чашечку чая, но он отказался.

— Нориа… — начал он.

Я молчала, он, казалось, подбирал нужные слова. Жужжала одинокая огневка, я думала, может, где-то остался открытым фонарь? Если не закрыть, то скоро придется подметать дохлых огневок по всему полу.

Наконец Болин заговорил:

— Кое-кто считает, что на вашем участке есть вода. Не знаю, правда ли это, но…

— Это неправда.

— Я не собираюсь выуживать из тебя информацию, — серьезно произнес Болин. — Не знаю, рассказывал ли отец тебе когда-нибудь, но мы с ним выросли вместе, и было время, когда я мог доверить ему свою жизнь. Он не понимал, зачем я выбрал армейскую карьеру, но от нашей дружбы нам удалось сохранить то, что мы сумели. Я знаю, он хотел бы, чтобы я предупредил тебя. У меня нет больше власти. Точнее, есть только номинально, но каждый день ее становится все меньше, и скоро я ничего не смогу сделать для тебя. Власть, принадлежавшую ранее мне, передали Таро. Нориа, ты должна вести себя крайне осторожно.

Пока он говорил, я размышляла, сколько же всего Болин успел сделать для меня и моих родителей. Отец однажды сказал, что он — наш покровитель, и только сейчас я поняла, что не знала, что все это значит на самом деле. Покровитель? Зачем? Вспомнился тот светловолосый незнакомец, все эти копавшие землю солдаты.

У нас на кухне всегда была еда, какую остальные жители деревни могли себе позволить только в праздник лунного года или в праздник середины зимы, и мало кто мог обзавестись морозилкой. А что, если Болин имеет к этому какое-то отношение? А что, если какие-нибудь из наших книг побывали и в его руках? Может, это он оберегал отца от вечных проверок и позволял ему спокойно работать? Сколько же он сделал для нас и, главное, как все изменится, когда его покровительство вдруг прекратится?

— Я буду осторожна, — ответила я.

На крыльце раздались тяжелые шаги, и в дверь постучали.

— Это водитель. Я тебе кое-что привез. Входи!

Раздался глухой стук, словно что-то тяжелое опустили на пол, дверь распахнулась, и вошел водитель с красным от натуги лицом. Поставив сундук передо мной, он удалился.

— Открывай, — сказал мне Болин.

Я подняла крышку: в сундуке лежала груда старых дневников чайных мастеров — все в кожаных переплетах.