Александр Лекаренко - Свалка

Он в панике оглянулся – из «Ауди» выскочили двое. И тут же, без звука, рухнули на асфальт.

Он рванул на себя дверцу «БМВ» - водитель скорчился, упав головой на руль. Он выхватил у девчонку сумку с обрезом и на мгновение замер, сунув в нее руку. Мимо с шумом пронеслась какая-то машина, и все стихло, двое неподвижно лежали возле «Ауди», из салона «БМВ» несло пороховым дымом.

Он бросил ремень сумки через плечо, кинулся к водителю «Ауди» и затолкал его в кабину, затем проделал то же самое с его напарником – оба не проявили никаких признаков жизни.

Передняя дверца «БМВ» была распахнута, девочка спокойно сидела на сиденье спиной к застреленному водителю. Мимо пронеслась еще одна машина.

Он влез в салон «Ауди» и наспех обыскал неподвижные тела, на одном из них, кроме бумажника, оказался еще и пистолет.

Уже спокойней он вернулся к «БМВ» и сел за руль, сбросив мертвого владельца на пол, под ноги своей маленькой подружке.

Сыр источал пахучую слезу и эротично, сочные раздвинув ломти, розовела ветчина, коньяк лениво колыхался – черный, как настоящий грех и с золотой искрой – как проблеск рая. Горели свечи подлинного воска, церковной чистоты и аромата старой, византийской веры – меж яств и на столе из серых досок, возможно, служивших одром прежним поколениям.

Он со вздохом откинулся на ветхом стуле с голландской сигарой в руке – ни что не желанно так сильнее и не пересыщает так быстро, как деликатесы. И секс.

Разбой дал денег, намного больше, чем предполагалось – дуракам иногда везет. Но дураку остался непонятен смысл события. Не имело значения, какой грех послужил причиной гибели мецената из «БМВ» - развратность или милосердие – он скончался и был похоронен в чистом поле, по мусульманскому обычаю – без гроба и надгробия, с честью и со здоровенным куском свинца, разодравшим его печень. Но от чего умерли двое из «Ауди», которые, наверняка, были «сопровождающими лицами»? Безрезультатно понапрягавшись в поисках ответа, дурак почел за благо оставить зеленый виноград придорожному воронью и заняться своим куском сыра. Кусок сыра состоял из трех кусков «зелеными», хорошего австрийского пистолета и хорошей германской машины, нашедшей приют в дровяном сарае на дворе его драной восточнославянской усадьбы, торчавшей гнилым хутором на краю вымершего поселка посреди полувымершей после развала страны местности. Здесь была шахта когда-то, шахта сдохла, хвост облез – кто не вымер, тот и съест. Его ничуть не заботили свидетели – Бог свидетель, да еще зайцы и лисы могли быть свидетелями в этой мерзости запустения, где все свидетельствовало против сына человеческого и откуда ему пришлось добираться семнадцать километров до укрепленной как форт придорожной харчевни, чтобы купить пожрать и выпить. Здесь не было пахотных и лесных угодий, не было воды, рабсила давно разбежалась, и только маньяку-токсикоману пришло бы в голову использовать эту загаженную промышленными отходами землю под строительство жилья – сюда не совали носа ни Бог, ни тоталитарные секты, которые называли себя властью в этом дрянном углу Европы, полагавшим себя ее центром.

Он выпустил ароматный, но вялый и импотентный, как все европейское, дым голландской сигары – в сторону далекой теперь уже Кубы и посмотрел на соучастницу. Соучастница блестела лаковым черепом, блестела черными, звериными глазами, блестела белыми, звериными зубами, она сыто рыгала, в руке ее, сияя зеленью в бокале, подрагивал «шартрез» - наверняка, поддельный, но красивый. Она сама сейчас была красива и выпукла в свете свечей и на фоне грязных стен – как будто сошла с полотна Иеронима Босха – со своей кривой ухмылкой и собачьим носом. Он ухмыльнулся ей в ответ – в ответ ей ухмыльнуться было уместно всегда - и заздравно поднял свой бокал – «Метакса» в нем, как и его заздравие, были неподдельными. В этот момент он испытал чувство ирреальности происходящего. Ему вдруг показалось, что в поднятом бокале, как в волшебном шаре, мелькнули снежинки, и лицо девочки обратно преломилось в нем, став лицом ангела. Он смигнул, чувствуя головокружение, но водоворот снежинок затягивал его, вдруг девочка взвизгнула – и все стало на свои места. Он вытер выступивший на лбу холодный пот и залпом выпил коньяк. Сразу потеплело.

Сразу приблизились огни свечей и отдалились грязные стены и грязный, холодный мир за стенами. О, коньяк! Да святиться имя твое, да придет царствие твое, да сгорит в твоем золотом огне вся грязь и суета этого мира! Да будет проклята тщета богов, да обратиться в прах импотентность религий, перед Новым Заветом органической химии, ибо нет бога, кроме священной молекулы, изменяющей сознание, преосущественной в ковчеге перегонного куба!

Он загасил парфюмерно пахнущую сигару и закурил папиросу, изготовленную местными умельцами из табака, произрастающего на этих гиблых землях. Он сам был порождение этих гиблых земель, его организм привык ко всему дрянному, как организм крысы, выросшей на мусорнике, и только дух, взыскующий чистоты, предпочитал алкоголь из тех краев, куда Вакх принес цивилизацию и чистую религию – из Греции. Он усмехнулся, выпустив серо-зеленый дым – лицо его подружки очень напоминало лица подружек Вакха, какими они сохранились на древних барельефах – с ухмылками и подпорченными носами.

Он был не единственным насельником здешних гиблых мест – здесь жили и другие крысы. Как крысы они ненавидели все, что вне их мусорника, никому из них в голову бы не пришло доносить властям о его маленьких шалостях на дороге. Как крысы – они видели все, хотя он никого не видел, когда вел машину к своей хибаре. И как крысы, они жрали любой кусок из любых рук, ненавидя и эти руки и других крыс.

Жадность и голод были очевидной причиной того, что его вычислили вообще, а то, что покойный меценат оказался важной шишкой, было неочевидной причиной того, что вычислили так быстро и так оперативно.

Девчонка почувствовала что-то за несколько мгновений до того, как они ворвались в дом – она напряглась, она потянула носом – но было уже поздно.

Они вышибли дверь, и комната мгновенно наполнилась общим воплем людей в дорогих костюмах и с дорогим оружием в руках. Его сшибли вместе со стулом на пол, он ощутил вспышку боли и ярости – затем послышался стук падающих тел, и все стихло.

Постанывая, он поднялся на ноги. На грязном полу, среди разбросанных ломтей ветчины и коротких автоматов, лежало семь неподвижных тел. Мгновение он постоял, потом быстро поднял автомат и направил его на дверь. Но никто больше не появился. Девчонка зашевелилась и встала из угла. Она была единственной, кто пошевелился. Он прошелся между телами, осторожно тыкая в них ботинком, а потом – переворачивая на спину. Все они выглядели мертвыми и были мертвыми – но без всяких видимых повреждений. Он потянул носом и тут же понял бессмысленность этого – если бы в воздухе был газ, то некому было бы принюхиваться. Он показал девочке рукой – сиди, мол, тихо. А сам осторожно вышел из дома во двор с автоматом в руках. Нигде не было ни движения, ни света, ни звука. Он вышел со двора и, крадучись в темноте, прошел по обочине дороги метров двести, пока не увидел два больших черных джипа – как две глыбы марка. Огрызок луны выглянул из-за туч. От одной из машин в его сторону двинулась темная фигура. Не задумываясь, он дал короткую очередь. Человек ударился спиной об автомобиль и сполз на дорогу. Выждав несколько секунд, он осмотрел обе машины, там было пусто.