Максим Алёшин - Сдвиг

Утро, готовлюсь встретить Сдвиг во всеоружии, сооружаю баррикады. Укрепление периметра затеял с окон, которые плотно закрыл и блокировал створки дополнительными длинными шурупами. Сами стекла заклеил непрозрачной упаковочной бумагой. Оставив открытым только окно на кухне, его я планировал драпировать ватным одеялом. В получившимся новом сумраке, пораскинув мозгами, решил заодно забаррикадировать и двери, ведущие на лоджию и в спальню. Я рассуждал так, мне хватит и кухни с ванной, остальное пространство ни к чему. Мне не привыкать жить на кухне, воспоминания о студенческой жизни призрачной тенью мелькнули в памяти. Лучшего места для встречи со Сдвигом и не придумать. Кухня — защитник, кухня — бункер, кухня — территория свободная от предрассудков, кухня светлое место приёма пищи, кухня почти святилище. На кухне есть все, что нужно для полноценной жизни! Я мог бы еще долго убеждать самого себя в избранности кухни по сравнению с другими помещениями квартиры, однако в тот момент я искренне верил в неприступность бастиона под названием — кухня. Я принес раскладушку, несколько покрывал и ватное одеяло. Вкрутив несколько саморезов по верху окна, примерил новую занавеску — ватное одеяло, звуко-свето маскировка была готова. Довольный собой свалил оставшееся нужное барахло в углу, после чего сначала забил гвоздями дверь в спальню, потом в гостиную. Окончательно замуровав вход в комнаты тяжеленным буфетом. Который полчаса толкал ногами, сантиметр, за сантиметром продвигаясь к цели, то есть к двери, ведущей в другие комнаты.

Закончив с дверьми и окнами натянул заношенные гриндерсы и надев поверх летной куртки грубый кожаный плащ, засобирался на улицу. Вид у меня был странный, все-таки на улице было лето хоть и дождливое и непривычно прохладное, но лето, а я собираюсь выйти в куртке в плаще, да еще и в высоких ботинках на шнуровке — жесть короче. На меня будут удивленно смотреть, на что конечно наплевать, хотя это неприятно ловить на себе насмешливые взгляды прохожих, да плевать. Пусть думают, что хотят.

Пока хозяйничал в квартире и готовился к катаклизму, я несколько раз включал телевизор. Образовательные и литературные каналы не работали, везде транслировалась черно-белая рябь эфира. Ни новостей, ни программ научного характера не было, было ощущение какого-то траура, какой-то растущей тревоги. В ящике мгновенных писем было пусто, сигнал он-лайн конференций равномерно мигал, машина работает, сомнений нет. Уже в напяленном на куртку плаще щелкнул переключателем проводной радио-ракушки и, убедившись, что деревянный раструб издает только шипение эфира, вышел на улицу. Так как дни предполагаемого появления «чужих» и возникновение катаклизма под названием Сдвиг администрация города объявила вроде как вынужденными всероссийскими выходными на улице было пустынно и по воскресному тихо. Одинокие прохожие попадались мне на встречу, в основном это были молодые люди низших уровней, беззаботно бредущие куда-то по своим делам с дешевой периодикой в руках. Выходные действовали на многих одинаково — читать только беллетристику, бульварные романы да развлекательную отупляющую периодику, бездельничать, развлекая себя или окружающих деструктивной функцией безделья. Так сложилось, что жил я в районе фермеров, недвижимость здесь была весьма доступна, но за это приходилось расплачиваться соседством с самой малообразованной расой города — фермерами, или цветочниками, как называли их за глаза.

Поравнявшись с киоском Союзпечати, я остановился, порылся в карманах достал несколько белых тяжелых монет и протянул продавщице.

— Вестник Научного Оптимиста, пожалуйста — вежливо обратился я к лицу в киоске.

— Оптимиста? Переспросила пожилая женщина в окошке киоска, взяла монеты бросила в ответ на блюдечко совсем маленькие желтые кружочки с цифрами, сдача, и протянула увесистый бумажный журнал в тонкой бледной суперобложке.

Свежий номер «Вестника Научного Оптимиста» был полностью посвящен предстоящему СДВИГУ. На обложке анонсировалась главная статья номера, сухо и лаконично: «Сдвиг параллельных миров и его влияние на окружающую действительность». Статьи, опубликованные в этом издании, мастерски имитировали настоящие научные работы, это были приближенные к оригиналам реплики научного контента. Однако подробности и скрупулезность опубликованных в Оптимисте материалов, вызывали неподдельное уважение и доверие. Пусть этот журнал и называли, в определенных известных кругах, псевдонаучным я был постоянным читателем ВНО. К тому же подача статей сопровождалась множеством удобных и полезных ссылок и сносок, рисунков, схем, диаграмм, сравнительных таблиц, ну и само изложение текста восхищало непревзойденным качеством, максимально упрощенное лишенное доброй половины специальных научных терминов, так сказать обобществленное содержание, то есть адаптированное для лиц различных уровней мозговой активности и полученного образования.

«Оптимист» еженедельник, на 800 тончайших страниц мелкого шрифта с черно-белыми иллюстрациями. Я не был снобом и регулярно прочитывал все выпуски Оптимиста от корки до корки, не смотря ни на насмешки коллег, ни на косые взгляды некоторых ученых мужей, которые волей или неволей становились свидетелями моего увлеченного чтения научно-популярного издания.

Выбрав почище стол, один из тех, что окружали газетный киоск, забрался на высокий деревянный резной стул, с надписью на спинке «принесенное с собой читать здесь запрещено, штраф 100 монет». Устраиваясь поудобнее, мельком глянул на девочку в кепке-фонаре для ночного чтения, и на группу прыщавых подростков мальчиков с большими яркими азбучного вида книгами. Больше никого не было. В это время, в общественной уличной читальне, мало встретишь читающей живности. Днем читают по норам, по кабинетам, по индивидуальным кабинкам-читальням. На улицах начинают читать ближе к вечеру, заполняют многочисленные городские читальни, занимают высокие стулья, длинные лакированные лавки, столы и скамьи для чтения. Становится шумно на улицах от шелеста страниц, от вздохов, смешков, восклицаний и шепота, переговаривающихся делящихся друг с другом только что прочитанным молодых и пожилых читателей. Вечером на бульварах людно, многие читают на ходу, держа книги в руках, со световыми приборами, закрепленными на головных уборах. Найти в это время приличный свободный стол с парой заточенных карандашей и писчей бумагой невозможно, кругом давка и духота.

Девочка лет 22–24 пристально посмотрела в мою сторону, затем сдержанно без пошлости мигнула мне глазами, вернее глазками. В её руках я увидел оранжевую книжную закладку линейку со знаком «+». Ах, какая досада отказать такой цыпочке с моей стороны было бы абсолютным свинством. Я поднял к глазам сомкнутые друг с другом руки, что буквально обозначало — «я не против того чтобы ты почитала мою книгу вместе со мной». С такими плюсами сидят те, кому не на что купить ни журнал, ни книгу, ни газету, они словно алкоголики в древности ищут компанию, наливающую за так, как говорили тогда «на троих». Ищут тех, кто не откажет в совместном чтении. Проворно порхнув со своего места, девочка, слегка запыхавшись от волнения, придвигала свой высокий стул рядом к моему месту.