Александр Лекаренко - Бегущая зебра

Юлия была похожа на кристалл льда, который растет и изменяет форму, никогда не изменяя своей сущности кристалла льда. Могло пройти и пятьдесят лет, ее белые волосы могли стать белыми, как снег, но, даже превратившись в айсберг и покрывшись трещинами, кристалл льда остается льдом, прозрачно-голубым, как ее глаза.

Кроме глаз, в Юлии не было ничего, что бросалось бы в глаза. Она была среднего роста, среднего телосложения, с вполне нейтральным выражением лица. На ее щеках не цвели розы, ее губы не напоминали алый плод, и одета она была с белоснежной скромностью. Но в том, как простые белые шорты и простая белая майка облегали ее тело, сквозила пронзительная сексуальность нижнего белья, а прозрачные глаза были насквозь голыми. Сущность ее снежной сексуальности раскрывалась постепенно, начиная с глаз, — в них плавился голубой лед, обнажая соразмерность, скрытую в пропорциях ее тела, как кристаллическая структура, — в кристалле льда и стекал ниже, в чашечку укрытого снегами цветка — нежного, жадного и сильного, как эдельвейс, разламывающий льды ледяных вершин.

— Да-с, к нам пришла Снегурочка, — уверенно сказал Жоржик. — Посреди июля.

И почтил гостей вставанием из своего кресла посреди газона, что делал далеко не для всех и не всегда. Это отметила не только Вальтро. Нелли покраснела от гордости за внучку, Юлия легко коснулась Жоржика губами и бедрами, Вальтро поцеловалась с Нелли и обернулась к Юлии. Секунду они смотрели друг другу в глаза: снежная Юлия и Вальтро, как раскаленная бронза. Они шагнули навстречу и обнялись. У Жоржика захватило дух, это было, как черная роза в бокале с замороженной водкой.

Нелли тихо ахнула, она уронила себе на ногу свою сумяру, в сумяре звякнуло, вытягивая к ней свой любопытный нос, из дому вышла Грета.

— Радость моя! — завопила Нелли. — Слава Богу, шампанское не разбилось и не залило твой стейк!

Грета и Жоржик приняли подношение и устроились под столом и за столом, соответственно, остальные разместились вокруг в заранее подготовленных креслах.

— За… — сказал Жоржик, поднимая бокал, — забыл, сколько тебе уже лет, Юлия?

— Шестнадцать, — торопливо ответила Нелли. — И скоро она закончит школу, если будет в нее ходить, и она занимается фотографией, и у нее есть талант, и, может быть, у нее получится стать фотохудожницей. Вот.

— Ага, — задумчиво произнес Жоржик. — Тогда давайте выпьем за светоживопись и за возможность поиметь групповой портрет на халяву. Поимеем? — Он посмотрел на Вальтро.

— А с чего ты взял, что Юля захочет нас фотографировать, — удивилась она, — и у нее есть чем?

— А с того, что если у человека что-то получается, — поучительно ответил Жоржик, — то он любит это делать и всегда таскает с собой свои игрушки для получения кайфа. Я прав? — Он перевел взгляд на Юлию.

— Прав, — улыбнулась Юлия, — но я никогда не делаю мусорных снимков «Поляроидом», поэтому придется подождать. Идет?

— Так я и не хочу, чтобы моим тленным образом вытирали задницу бродяги на мусорнике, — осклабился Жоржик, — как это происходит со всеми памятниками человеческому тщеславию. А если я успею сотлеть, то ты отдашь свой шедевр моей наследнице, — он чмокнул Вальтро в щеку, — чтобы она могла вставить его в рамку и сэкономить на памятнике.

— У тебя вообще нет фотографий, — заметила Вальтро.

— Зачем они мне? — ухмыльнулся Жоржик. — Своим козлиным рылом я могу любоваться в зеркале, но я слишком ценю свою козлиную индивидуальность, чтобы тиражировать ее.

— Фотоальбом — это сувенир из прошлого, — сказала Нелли.

— Слава Богу, я не фотографировался каждый раз, когда мне нагадили на голову, и не храню эти кучки дерьма, — ответил Жоржик.

— В твоем прошлом были не только кучки дерьма, — возразила Нелли.

— Ты думаешь, что с фальшивой короной на голове, я бы выглядел лучше? — усмехнулся Жоржик. — Я всю жизнь ходил по сцене, хватит с меня грима и декораций. А Вальтро не нужен сундук, полный пыльных париков и кафтанов из поддельной парчи.

— Мне нужен, — возбужденно сказала Юлия. — У вас есть?

— Что? — удивился Жоржик.

— Да это у него философия такая, — отмахнулась Нелли, — из драной парчи. Вечно ты философствуешь насчет простых вещей, поэтому тебе и жить трудно.

— А тебе легко? — повысил голос Жоржик. — Нет в жизни простых вещей, все сложные. Вся моя жизнь просто вырублена на моем лбу топором. Но кто это может прочитать? Кому это нужно, если это неинтересно даже мне самому?

— Мне интересно, — сказала Вальтро.

— Брось, — Жоржик махнул рукой. — Это записки сумасшедшего, я унесу их с собой в могилу, — он ухмыльнулся, — а тебе оставлю свой великолепный портрет, который сварганит для нас наша снежная Юлия, — он почесал кадык, — чтобы ты могла пролить над ним скупую слезу.

Юлия достала свой «Никон» и сварганила портрет этой странной семьи, а потом и сама присоединилась к ней.

В меру нагрузившись шампанским и прихватив пикниковую корзину, они отправились на речку. Гости все-таки прибыли на дачную природу, а не для того, чтобы торчать за дачным забором.

Природа здесь была что надо, и солнце стояло высоко, давая великолепное, естественное освещение, которое не могли заменить никакие фотовспышки. Юлия решила не терять времени даром, она недолго поприсутствовала среди пикникующих и, незаметно отчалив в лодке к другому берегу, растворилась в лесу со своим «Никоном».

Полковник сидел на балконе своей дачи, натужно сочиняя письмо вдовой сестре, писать было не о чем и не хотелось. Хотелось выпить, но каждый раз, когда он уже почти отрывал задницу от стула, чтобы пройти к буфету, тоскующее костлявое лицо бедной Лиззи вставало перед его глазами и, отшвырнув очередной смятый лист бумаги, он хватался за следующий: «Дорогая Лиз! Я…» В очередной раз подняв мученический взгляд от стола, он посмотрел за речку в поисках вдохновения. Какая-то девчонка пристала к лесистому берегу в лодке и, пройдя между деревьями, остановилась на полянке, окруженной кустами ежевики. Глаза полковника обрели фокус, но недостаточный. Он сходил в дом и принес бинокль.

Ранним утром Вальтро вышла из дому, чтобы окунуться в бассейне. Грета обычно выходила вместе с ней, но сейчас ее почему-то нигде не было видно. Немного удивившись, Вальтро начала обходить участок в поисках собаки.

В задней части двора, густо заросшей кустами лесного ореха, еще со времен строительства этой дачи сохранились две деревянные будки — туалет и душевая. Дверь душевой былараспахнута, в полутора метрах перед ней на низкой треноге стоял фотоаппарат и с интервалом в 3–4 секунды выбрасывал вспышки. В метре за треногой сидела Грета и с любопытством смотрела в проем распахнутой двери. В проеме распахнутой двери раздевалась Юлия, к тому моменту, когда подошла Вальтро, на ней оставались только белые носки и кроссовки. Увидев Вальтро, Юлия улыбнулась и присела на корточки на пороге душевой, аппарат вспыхнул в последний раз и затих.