Анри Труайя - Голод львят

— Разумеется, поеду к Шарнере в Солонь, — сказал он. — А ты?

— Я еще не говорила об этом с Александром. Возможно, мы останемся в Париже…

Все замерли в торжественном молчании, когда появился десерт: гигантский меренговый торт. Даже не успев еще его попробовать, Франсуаза ощутила на языке отвратительный привкус. Куски падали в тарелки — треугольные, мягкие и неровные. Чья-то рука с бутылкой протянулась через весь стол. Непременное шампанское. Ив Мерсье постучал ножом по краю бокала и встал. «О, нет! Не надо!..» — подумала Франсуаза. Но он уже взял слово. К счастью, он был не в ударе. Сказав три банальные фразы, снова сел под аплодисменты на свое место. Люси, пристроившись на краешке его стула, не сводила с мужа влюбленного взгляда. Франсуаза даже слегка позавидовала: как смешно обожает мать этого человека. У всех замужних женщин, которые здесь присутствовали, мужья были под рукой — необходимые, удобные, легкие на подъем, как их сумочки. Каждая в душе собственница, все они выставляли напоказ свою мещанскую гордость. Лишь Франсуаза выглядела брошенной. Да, но ведь и Александр выпадал из общего правила. Шампанское пенилось в фужерах. Выпили за здоровье молодых. Потом Дани захотелось показать Франсуазе, как она переделала свою девичью комнату в супружескую спальню. Она увлекла ее в дальний конец квартиры. Франсуаза увидела большой диван-кровать в этакой пещере с розовыми обоями, книжные стеллажи, выдерживающие целое семейство кукол, металлическую пепельницу на длинной ножке, туалетный столик, задрапированный белой вышивкой.

— Неплохо, правда? — спросил Даниэль Франсуазу. — Дани все сама устроила!

Они вернулись в гостиную, окна которой выходили на рю де Бурдоннэ. Пока пили кофе под гравюрами со сценами псовой охоты, служанка принесла телеграмму для господина и госпожи Эглетьер. Они с нетерпением распечатали ее и прочитали, склоняя головы друг подле друга: «Думаю о вас. Желаю счастья. С нежностью, Филипп». Телеграмма была из Нью-Йорка.

— Я страшно рад! — сказал Даниэль.

Его восклицание осталось без отклика. Люси подошла к Мадлен и прошептала:

— Все же он мог бы отложить свою поездку, вы не находите?

— Да, — сказала Мадлен, — это нелепо!

Она давно не виделась со своей бывшей невесткой. Новая встреча с человеком, принадлежавшим далекому прошлому, неожиданно привела Мадлен в замешательство. Стоя перед этой женщиной и глядя на нее вблизи, она нашла ее увядшей, заурядной и чрезмерно беспокойной.

— Вы не изменились! — сказала Люси с любезной улыбкой.

Мелкие морщинки перемещались у нее на лице под слоем жидкой пудры. На веках были положены серебристо-голубые тени. Лично против нее Мадлен ничего не имела, однако все больше упреков всплывало из глубин ее памяти: брошенные дети, распад семьи брата…

— О, нет! — сказала она. — Я изменилась! Возраст, килограммы…

— Вам очень идет быть немного поплотнее! — ответила Люси. И, на минуту задумавшись, добавила: — Я так жалею, что мы больше не видимся!

Что тут скажешь? Мадлен, смущенная, хранила молчание.

— Жизнь глупа! — заключила Люси.

И с гримасой расстроенной девочки отошла в сторону. Мадлен увидела, как она общалась со своими детьми. Переходила от одного к другому, брала под руку Жан-Марка, подбегала что-то пошептать на ухо Франсуазе, цеплялась за Даниэля и приглаживала ему волосы. Можно было подумать, что она устраивает представление у Совло. Отсутствие Филиппа позволяло ей без затруднений играть роль матери. Так почему же она жаловалась, что его нет? Обойдя весь свой выводок, не забыв Даниэлу («Теперь у меня вторая дочь! Вы действительно хотите, чтобы я вас тоже звала Дани?»), она присела на канапе рядом с госпожой Совло. Расположившись по соседству, обе женщины, вероятно, обменивались приятными и горькими рассуждениями о детях, которые вырастают, открывают для себя мир и оставляют семейный круг, чтобы создать свой собственный очаг. Даниэль сделал знак Даниэле, и они исчезли. Конечно, пошли собирать чемоданы. Они договорились провести первую брачную ночь в гостинице в окрестностях Парижа — это небольшое путешествие предложили им родители Даниэлы.

— В самом деле, они очаровательны! — высоким голосом частила Люси.

Эти всклики резанули слух Мадлен как слишком явный диссонанс. Определенно, она предпочитала Кароль со всеми ее недостатками. Миниатюрная служанка снова принесла кофе. Неожиданно все зашевелились. Чашка Ива Мерсье соскользнула с блюдца, но он поймал ее на лету. К счастью, она была пустой. Кто-то заметил:

— Браво! Ну и ловкость у вас!..

Он просиял — скромный человек! «Вот что значит заниматься спортом, не правда ли?» Люси нежно облокотилась на плечо мужа. Мадлен почувствовала, что она все больше и больше принимает сторону Филиппа. Она была сестрой своего брата до мозга костей и отошла от Люси тогда же, когда брат с ней развелся. Это было смешно!

Даниэль и Даниэла появились снова. Розовые и блаженные, они пришли попрощаться. У Люси глаза наполнились материнской любовью, а верхняя губа задрожала — сиюминутная искренность, свойственная некоторым женщинам, для которых огорчаться, вздыхать, плакать — все равно что сходить в «одно место» и потом об этом больше не вспоминать.

— Помните, что обещали? После возвращения придете к нам! — сказал Ив Мерсье.

В этот момент дверь гостиной открылась и Мадлен с удивлением увидела Александра. На нем был пиджак из толстой серой фланели, рубашка в мелкую клеточку и пыльные ботинки.

— Мне очень жаль, что не смог раньше освободиться, — сказал он, склонившись в поцелуе над рукой госпожи Совло.

«Все-таки пришел, — подумала Франсуаза. — Из-за меня!» И сразу же исчезли все мысленно адресованные ему упреки. Она даже рассердилась на себя за то, что так быстро его приговорила. Но что за удовольствие он испытывал от того, что делал не так, как говорил, появлялся тогда, когда его уже не ждали, всегда и во всем занимал противоположную общепринятой точку зрения? Она просияла в своем обретенном супружеском счастье.

Александр поздравил молодоженов, согласился выпить чашку кофе, рюмку водки. У Мадлен возникло вдруг ощущение пустоты: Даниэль и Дани уже не было. Она и не видела, как они ушли. Ее окружили Александр и Франсуаза.

— Как ваша нога? — спросил он.

— Я даже не думаю о ней больше!

— Ты приехала на машине? — поинтересовалась Франсуаза.

— Нет, на этот раз на поезде, была немного уставшей. Так же быстро и более комфортабельно.

Они сидели у окна. Беседа шла вяло, и Мадлен наблюдала за ними таким взглядом, каким обычно изучала какую-нибудь ценную вещь, чтобы разглядеть изъян, осколок, неумелую реставрацию. Но нет, все выглядело прочным, спаянным, объединенным любовью, привычкой и уступкой более слабого более сильному. Александр подчинил и покорил Франсуазу. Он переделал ее, превратил в свою вещь. Она уже жила не как самостоятельное существо, а как приложение к своему мужчине. Если она могла этим довольствоваться…