Хамза Есенжанов - Крутое время

— Папа, ваш батыр не ночевал на хуторе. Никто его не видел, и никто не слышал о нем.

Исчезновение буйного джигита встревожило Губайдуллу. Своевольный сын степи, он мог и сам пропасть ни за что и навлечь погибель на своих товарищей. «Нехорошо, что я отпустил его, не указав верного пути. Он ведь спрашивал, где Галиаскар. Вот я и послал бы его туда, чтобы избавить от когтей Гаруна-тюре. В городе должны знать, где он сейчас», — подумал учитель и велел сыну запрягать коней, чтобы срочно выехать в город.

Губайдулла начал одеваться, когда Мерхаир снова вошел в комнату.

— Папа, какой-то офицер просит разрешения войти.

Учитель молча кивнул. Вскоре в юрту вошел капитан Каржауов, учтиво протянул учителю обе руки и направился к почетному месту.

Губайдулла хорошо знал его и как чиновника, и как человека. Когда-то Каржауов окончил шестилетнюю русскую школу, затем учительские курсы, однако учителем не стал, ушел в чиновники и сейчас возглавлял канцелярию велаята, был секретарем — помощником Жанши. Соответственно немалому чину он пользовался недоброй славой среди населения: был беспощадно жесток. В этом году, во время сборов средств для велаята и его армии, не осталось, наверное, человека в окрестностях, который не изведал бы камчи Каржауова. Хотя он и не трогал аул Губайдуллы, но в соседних аулах Булан и Кожакелды бесчинствовал, и учитель знал об этом. Неожиданный приезд свирепого служаки озадачил учителя. Первое, о чем он подумал, как принять нежданного гостя? Оказать ли ему все почести, или держаться неприступно-холодно? О чем беседовать за дастар-ханом? Неудобно сказать ему в глаза о его неприглядных поступках, но делать вид, что ничего не знаешь, и обмениваться любезностями, — вовсе подло. Губайдулла решил быть особенно осторожным в разговоре с этим «гостем», а при случае намеком, колкостью задеть и показать свое к нему отношение.

Чванливый Каржауов молчал недолго; усевшись за стол и по обычаю расспросив о здоровье хозяина и его семьи, он сразу заговорил о главном.

— Уважаемый старина, — официальным тоном начал он. — Вероятно, приезд человека, ни разу не бывавшего в вашем доме, показался вам следствием очень важных и неотложных дел. Ничего подобного, смею вас заверить, нет. Я приехал к вам с салемом мирзы Жанши. Господин Жанша решил перевести центр велаята в самую гущу казахов — в город Уил, куда он сам вот-вот выезжает. «Очень сожалею, что из-за множества дел не могу лично заехать к Губа-еке, — просил он передать вам свои слова. — Но где бы мы ни были — вблизи ли, вдалеке ли — мы постоянно с глубоким уважением вспоминаем вас…» Вот с этим приветом мирзы я и приехал к вам.

Губайдулла пытливо глянул в лицо офицера: оно было бесстрастным, вялым, глаза тусклыми, уголки губ брезгливо-высокомерно опущены; весь он был отталкивающе холоден. «Ты, видать, служака усердный, но бесчувственный, как железо. Возможно, ты и поверил, что твой хозяин захотел быть в гуще казахского народа, хотя на самом деле он попросту удирает в Уил, чувствуя грозную поступь Уральского фронта. Жестокость — следствие невежества, самодурство — признак ограниченности», — думал учитель, осуждающе поглядывая на самодовольную позу Каржауова.

Прежде чем ответить на слова гостя, учитель повернулся к сыну:

— Распорядись, Мержан, чтоб подготовили достойное угощение дяде правителю, редкому гостю.

Мержан понял по голосу отца, что следует зарезать барана. Но гостю, казалось, не было дела до беспокойства отца и сына. Словно стервятник, расправивший крылья, продолжал он сидеть за столом.

Мальчик на минуту замешкался, то ли надеясь, что гость откажется от угощения, сказав: «Спасибо, я очень спешу, мне некогда», то ли ожидая другого распоряжения отца, вопросительно взглянул на обоих мужчин, чуть поклонился, прошептал: «Хорошо» и вышел из юрты.

Каржауов заговорил снова. Он пожалел Губайдуллу.

— Губа-еке, ваше место ведь в двухклассной русско-киргизской городской школе. Что вам здесь делать в захудалом ауле? Здесь могли бы работать юнцы, только что окончившие курсы.

На этот раз учитель ответил сразу:

— Настоящему учителю все равно, где учить детей: в городе или в ауле. Ну, а если еще кое-кто считает, что аульные школы хуже городских, то это от пренебрежительного отношения к аульной школе некоторых высокомерных верхоглядов. Я считаю целесообразным открывать в аулах школы высшей степени. Шестилетние или девятилетние средние школы должны быть не только в городах. Их следует открывать и в аулах. И этой цели я посвящу остаток своей жизни.

— О, я вижу, вы обиделись.

— Нет, я не слишком обидчив. Я говорю то, что думаю, — спокойно возразил учитель и только сейчас вспомнил о «привете» главы велаята. — Спасибо, что мирза Жанша с уважением вспоминает меня. Еще раз благодарю за то, что он специально послал вас ко мне с салемом…

— Да, да, специально послал, — подхватил Каржауов. — Доставь, говорит, почтенному человеку мой салем.

— Но, должен сказать, что ваше сообщение о переезде в Уил меня, мягко говоря, поражает. Странное решение: ведь городок наш Джамбейты не в России находится…

Каржауов снова перебил:

— Конечно, не в России, но все же согласитесь, учитель, Джамбейты стоит не в густонаселенной казахской степи.

— Это вы… серьезно говорите? — спросил Губайдулла, в упор глядя на Каржауова.

Секретарь-помощник удивленно вскинул брови.

— Разумеется. Это ведь не тема для балагурства.

— Хотя я с вами никогда не встречался, однако всегда считал вас одним из видных руководителей. Центр велаята, расположенный вдали от торговых и культурных очагов, от базаров и школ Уральска и Оренбурга, не напоминает ли вам одинокое дерево в пустыне? Мне трудно поверить в то, что образованные люди во главе велаята не подумали об этом. Тут есть, видимо, какая-то другая причина.

— Нет, другой причины нет. Таково решение наших руководителей.

— В таком случае, это решение напоминает игру в прятки, когда дети прячутся за домом и кричат: «А ну, найди меня!..»

— Откровенно говоря, ваше сравнение, будто бы решение правительства похоже на детскую игру, меня тоже поражает.

Каржауов побледнел, Губайдулла крякнул, помедлил, отложил «Уральский вестник» и, взглянув на оскорбившегося офицера, тоже нахмурился.

— Я не люблю говорить намеками, господин Каржауов. Когда учительствуешь много лет, привыкаешь ясно, четко и открыто излагать свои мысли. Если Джамбейтинский велаят действительно переводится в Уил, то это напоминает мне басню Крылова о волке, убежавшем из лесу. Это, пожалуй, точнее, чем сравнение с игрой в прятки. Подумайте сами: на бухарской стороне Яика расположено множество волостей: Чингирлау, Бурли, Теректы, Ханку-лы, Косатар, Уйректы-Куль, Жезбуга, Карасу, Дуана, Ан-хаты, Большая и Малая, Тайпак, Уленты, Шидерты, Булдырты, Джамбейты, Сабынды-Куль, Кара-Тобе, Тамды. В самом центре этих волостей стоит Джамбейты. Потому царское правительство и выбрало Джамбейты уездным городком, географическим центром так называемого Западного велаята. Уехать отсюда на сто пятьдесят верст — значит, отделиться от этих волостей, намеренно податься в Мангышлакские степи. Следовательно, разговор об укреплении в самой гуще казахского народа — это явный обман для оправдания каких-то других намерений.