Хамза Есенжанов - Крутое время

Губайдулла, говоривший всегда правду в глаза, не любил лисьи замашки брата в разговоре с людьми. «В бурю хорошо иметь свое укрытие», — часто повторял тот, доказывая, что людей нужно брать лестью. «Если зол и хмур твой собеседник, нехорошо хмуриться и тебе. Пусть в таком случае твое лицо станет кротким и добрым — стужу смягчает теплынь. Скажи самому скупому человеку: «Господин, настало время всему народу показать вашу великую щедрость», и он растает, потому что мягкие, ласковые слова все равно, что сливки для потресканных губ», — говаривал Хамидулла. Вот и сейчас начал он улещивать разгневанного «гостя»:

— Дорогой мирза! Трудно, ой, как трудно быть во главе правительства. Особенно сейчас, в наше время. Обуздать смутьянов, вроде Мамбета, могут только такие джигиты, как ты. Побольше бы нам таких смелых, деловитых джигитов, тогда бы дела нашего народа быстро пошли в гору.

Губайдулла нахмурился и решил оборвать брата.

— Ты помолчал бы, Хамидулла! Тебе известно, что я не поклонник сладких речей… А вам, Каржауов… мирза, я бы хотел сказать вот о чем. — Губайдулла сделал паузу, и Каржауов быстро, злобно повернулся к нему. — Многое мне кажется загадочным, — продолжал учитель. — Деятельность Жанши, человека высокообразованного, знающего историю общества, мне непонятна. Ведь гонения, которым он подвергает передовых, мыслящих людей, не что иное, как варварство. Атаман Мартынов, к примеру, — ярый монархист. Поэтому вполне понятно, почему он расстреливает, вешает, сажает в тюрьмы людей, жаждущих свободы. Но как понять то, что Жанша, ратуя за национальное равноправие, жестоко преследует Бахытжана Каратаева, Мендигерея Ипмаганбетова, которые борются за свободу и счастье казахов? Или любовь к простому народу, беднякам-скотоводам, сиротам и вдовам предосудительна?

— Они не о казахском народе заботятся, они предали, продались русским босякам! — выпалил Каржауов.

— Ничего подобного, мирза Каржауов. Это Жанша поет старые песни, прикрываясь высокими словами о свободе, равенстве и независимости. И суть его песни ясна: это ненависть к нарастающей русской революции, а вместе с ненавистью недопонимание ее глубокого смысла. Одинокий кол не может удержать разлива реки, а русская революция сильнее самого могущественного разлива. И она, как неукротимое весеннее половодье, смоет с земли всякую нечисть. Называть это революцией босяков и считать ее поборников предателями — прямо-таки кощунственно. Если вспомнить прошлое, то русские бедняки-земледельцы испокон веков сочувственно относились к казахским беднякам-скотоводам. А атаманы, на которых опирается Жанша, были общими их врагами…

— Нет, больше я не могу слушать, я уезжаю, — хрипло сказал Каржауов Хамидулле. — С этим человеком я поговорю по-другому…

— Нет, нет, что вы! Уже овцу зарезали, — всполошился Хамидулла. — Покушайте свеженького мяса.

— Нет, не останусь! С этим человеком я не сяду за один стол!

Проводив рассвирепевшего начальника, Хамидулла тут же вернулся.

— Ай, Губа-еке, не зря говорили в старину: если твой начальник слеп, то и ты зажмурься на один глаз… — начал было он, но старший брат оборвал:

— Если таких, как этот гость, расхваливать, превозносить до небес, они и в самом деле подумают, что справедливее, умнее и важнее их нет людей на земле. А ты еще захотел, чтобы я поддакивал ему.

— Ласково поговоришь — и змея из норки вылезет. А ведь он может укусить. Сейчас много таких кусак развелось.

— Чем трусливо бежать от гадюки, лучше вырвать ей жало и избавить от беды и себя и других.

На этом разговор братьев кончился, и Губайдулла снова распорядился запрячь коня, посадил на козлы сына и отправился в город.

Когда путники выехали на большую дорогу, Губайдулла прислонился поудобней к мягкой спинке тарантаса и попросил сына не гнать шибко, чтобы не поднимать пыли.

«Лучше вырвать ей жало… — думал он о своих же словах. — Но как вырвать? Хамидулла прав, этот глупец может и ужалить. Власть тогда справедлива, когда она в руках мудрых. Власть же в руках Каржауовых — очень и очень опасна. Он может что угодно наговорить правителю велаята, сдерживаться не станет… Однако разве можно мои мысли, мои думы запрятать в тюрьму?..»

Только теперь Губайдулла встревожился. «Но какие у него доказательства, чтоб осудить меня? Кхм-м, впрочем, уж если они захотят, то очень просто осудят и невинного. Что значат факты, доказательства, справедливые речи для тех, кто привык творить произвол? А что это такое — про-извол? Несправедливость? А где справедливость? Где они — правда и кривда? Бунт Мамбета, не захотевшего быть бессловесным рабом Кириллова, давно измывавшегося над ним, — справедливо это или нет? Или, может быть, справедливость — это распоясавшийся офицер Каржауов, который и сегодня требует от Мамбета беспрекословного подчинения?! Кто их рассудит? Каждый понимает справедливость по-своему. Кругом обман. Целенаправленная ложь…»

Учитель машинально снял шляпу, провел по волосам и снова надел ее, не замечая, что делает; мысли его напряженно искали выхода, а рука невольно зажала ворот просторного чапана из верблюжьей шерсти, который он надел вместо пыльника поверх сюртука.

— Ложь! — прошептал он. — Но разве ложь не один из приемов управления народом? И получаются звенья одной цепи: власть — ложь — произвол. Это тяжкая болезнь степи, ее вековая мука. Нет, не болезнь степи, а насилие, пришедшее в степь извне…

В прошлом году зашел разговор о сборе средств для содержания управленческого аппарата и армии Западного велаята. Тогда группа учителей предложила облагать налогами только баев, а бедняков, сирот, вдов освободить от непосильных сборов. Руководители велаята рассудили иначе. «Поскольку правительство единое, общее для всех, — заявили они, — значит, все должны платить налоги в одинаковой мере». Сто рублей с каждого двора — таково было решение велаята. Вот один из примеров управления народом! Вот одна из несправедливостей велаята! А как собирали войско? Первыми в списке оказались дети бесправных бедняков. Среди защитников велаята не оказалось детей баев и волостных правителей, биев и ишанов. А если и были, то считанные единицы. Выходит, что велаят и кормят, и защищают одни только бедняки. А кто ими управляет? Одни только Каржауовы…

На этот раз учитель не дотронулся до шляпы, а сделал лишь движение правой рукой, будто отгоняя назойливую муху. На самом же деле никакой мухи не было, а от множества несправедливостей так просто не отмахнуться.

— Потише, Мержан, не спеши. Путь недолог, доедем.

Мальчик и без того не торопил коня. Он понял, что отец сказал это просто так, машинально, так что можно не отвечать.