Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)

Двое взрослых людей стояли в тёмной кибитке, прислушивались к голосам ночи и не знали, о чём им говорить, словно не полгода, а десять лет прошло со дня их юношеской встречи.

— Большое горе свалилось на тебя, Узук-джан, — сказал Берды, с состраданием глядя на осунувшееся лицо девушки. — Я избавлю тебя от мучений. Уйдём со мной.

— О чём ты говоришь, Берды! Некуда нам с тобой идти… Я пошла на риск встречи только потому, чтобы проститься с тобой

— Не говори гак, Узук-джан! Бежим! Ты ведь веришь мне?

— Верю, Берды, но не хочу беды и на твою голову… Я сейчас увидела тебя, поговорила с тобой — это для меня радость… Возьми на память кольцо… Взглянешь на него — вспомнишь меня… Вот так кончается наша любовь… Загубил её своими когтями Бекмурад-бай, как коршун голубку… Не знаю, что готовит судьба для тебя, а моя жизнь кончилась…

— Не надо, Узук-джан! Я вырву тебя из этих железных лап — сегодня ночью я убью Аманмурада!

— Успокойся, Берды, прогони неразумный гнев. Сегодня убьёшь ты — завтра убьют тебя, а я не хочу, чтобы даже случайная заноза попала в твой палец. Разве изменится что-либо со смертью Аманмурада? У него много братьев, а ты знаешь, что по законам адата жена умершего переходит к его брату…

— Не рви мне сердце, Узук-джан! Никто, кроме меня, не имеет права прижать тебя к своей груди, пойми это! Никто никогда не сможет полюбить тебя, как люблю я… Не плачь… не надо… Мы убежим с тобой так далеко, что никто нас не сумеет найти. Рядом со мной ты забудешь все свои беды и несчастья… Идём, Узук-джан!..

— Ну, что ж, я не хотела, чтобы ты встал на кровавый путь, но… Я тоже хочу жить! Испытаем своё счастье ещё раз… Как же выбраться отсюда?

— Пойдём немедленно!

— Нельзя… мы не сумеем пройти незамеченными через село… Ты посиди немного здесь, я скоро вернусь…

Огульнязик была единственным человеком, к которому можно было обратиться за содействием. Конечно, Узук отдавала себе полный отчёт, что побег не только для них с Берды, но и для их сообщников опасен. Огульнязик, при всём своём расположении к ней может не согласиться на помощь, но идти больше было не к кому.

Огульнязик не спала и сразу же с любопытством спросила:

— Ну, как, повидала его?

— Повидала, милая сестрица, — ответила Узук. — И сейчас я ухожу с ним. Пусть лучше я умру в песках, пусть вороны и грифы склюют моё тело, но я пойду. Здесь мне всё равно смерть, а там — может, и спасусь, найду свою долю…

— Я завидую тебе, — сказала со вздохом Огульнязик, нисколько не удивлённая заявлением подруги, словно ничего иного она и не ждала. — Ты мужественный человек, а вот мне… мне, видимо, весь вею придётся со стариком коротать…

— Даст бог, и тебе хорошо будет… Посоветуй, сестрица, как нам удобней выбраться отсюда. Можно это или лучше и пытаться не стоит?

— Ах, сестрица, было бы желание да решимость, а выбраться… что ж, выбраться можно… Помогу я вам. Ишан знает, что ты доверяешь мне, и поручил мне смотреть за тобой. По-моему, больше никто, кроме меня, искать тебя не станет. А я… я подниму тревогу только на следующее утро. День и две ночи будете вы в пути — далеко уйдёте.

— Спасибо тебе, родная сестрица! Спасибо!.. Ста лет жить буду — не забыть мне твоей доброты. Только как же ты, а? Отвечать тебе за меня не придётся?..

— Пусть придётся! — Огульнязик решительно тряхнула головой. — Я на себе испытала, что значит с нелюбимым жить. У меня сейчас такая злоба на всех этих старых вонючих козлов, которые берут нас, не спрашивая согласия, что я на всё готова! Всё, что в моих силах, сделаю для вас, а там пусть хоть камнями меня побьют!.. Да и не будет мне ничего, всех проведу…

— Ну, тогда скажи скорее, как бежать отсюда…

Огульнязик подошла к двери, выглянув наружу, прислушалась и зашептала.

— Бежать легко… От ишана в любое время дня и ночи люди выходят — никто ими не интересуется. И вас не спросят, куда вы идёте. Могут только обратить внимание, что мужчина и женщина пошли. Это, пожалуй, заметно будет… Я вот одежду мужскую тебе найду! И Берды — тоже, чтоб не узнали его. Двое мужчин — это никому не любопытно… Погоди-ка…

Она убежала и вскоре вернулась с ворохом мужской одежды.

— Держи!.. Пусть ишан тоже вам в побеге помощь окажет!..

Узук быстро надела сапоги и красный халат, подпоясалась шерстяным кушаком, свернула косы и спрятала их под большой белый тельпек.

— Ну, как, сестрица, похожа я на йигита? — улыбнулась она.

— Ещё как! Смотри, чтобы какая девушка не влюбилась… Иди, сестра, счастливого пути тебе! Пусть аллах бережёт тебя и твои заветные дороги, много радостей и удач тебе, сестрица!

Распрощавшись с Огульнязик и немного поплакав у неё на плече, Узук прибежала к заждавшемуся Берды и в нескольких словах объяснила всё.

— Я готов!

Узук стояла молча и из её глаз, как бусинки с оборвавшейся нитки, одна за другой катились частые крупные слёзы. Но не они заставили вздрогнуть юношу. На лице девушки было написано такое отчаянье, такая смертельная тоска, что Берды похолодел от недоброго предчувствия. Он крепко обнял её за плечи, несколько раз поцеловал в лоб, содрогаясь от сознания собственного бессилия.

— Что с тобой, Узук-джан… что случилось, скажи…

— Ой, пропала я… Сгорела я!.. — прошептала Узук, выскальзывая из его рук. Растерянный Берды опустился рядом.

— Не терзай, Узук-джан, скажи, что случилось?

— Прости меня… — Девушка крепко прижала ладони к лицу и провела ими так, будто не слёзы, а кожу стереть хотела. — Виновата я перед тобой, Берды…

— Говори, Узук-джан, говори… Ни в чём ты не виновата и никогда не будешь виноватой…

— Нет, Берды-джан, случилось непоправимое… Помнишь тогда в песках, я подарила тебе букет цветов? Мы и сами были как цветы… Ты остался прежним, а за меня грязные руки хватались, испоганили меня… Ищи себе чистую подругу, Берды, я недостойна тебя, недостойна!.. Не мне искать теперь высокую любовь — только на подстилку в чужом доме годна я.

Берды вспыхнул, как пламя. Ни разу за всё время юноша не подумал, что его Узук могла принадлежать другому. Нет, нет! Не может быть.

Берды страшно скрипнул зубами и привлёк к себе безвольное тело Узук. Где-то совсем рядом, на его груди, судорожными, крупными толчками билось её сердце. Ждущее, измученное, согласное с неизбежным, прощающее сердце. Совсем рядом. Как пойманный зверёк. Но тот старается вырваться и убежать, а сердце бежать не хотело. Незачем и некуда ему было бежать. Единственное сердце, для которого оно могло биться, быть рядом…

— Узук-джан, зачем ты к старым ранам добавляешь новые? — хрипло и незнакомо проговорил Берды, не отпуская девушку. — Разве мало той боли, что уже есть? Мало ран, что проклятый Бекмурад нанёс?.. Молчи!.. Не надо говорить… Вот я кладу голову на твою грудь и клянусь честью, что мой нож настигнет, Бекмурада и его подлого брата, куда бы они ни спрятались. Нет им защиты, нет убежища!.. А ты не виновата, Узук-джан. И перед людьми, и передо мной, и перед своей совестью. И никогда не считай себя виноватой… Разве цветок повинен в том, что на него наступил верблюд? Разве лань виновна, что охотник пустил в неё стрелу? Дикое насилие свершили над тобой подлые люди, пользуясь твоей беззащитностью. Ты говоришь, испоганили тебя? Нет, Узук-джан, чистую душу, чистую совесть не запятнают грязные руки. Река не осквернится, если из неё лакала собака!.. У нас с тобой разные тела, но душа одна. Никогда я не откажусь от тебя и ие обвиню тебя в позоре. Позор на чёрных сердцах насильников — и я вырву эти сердца, клянусь тебе, Узук-джан!..