Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)

— Надо было выкопать и собакам пастухов скормить, — сказал Бекмурад-бай, выслушав своих посланцев. — Не догадались!

— Мы сделали, как вы сами велели, — оправдывались джигиты.

Бекмурад-бай махнул рукой.

— Ладно, идите… Аллаку скажите, чтоб зашёл, когда стемнеет.

Услышав это приказание, Аллак, таившийся от соседей в своей мазанке, обрадовался: кончилось время затворничества, вспомнил бай о своих обещаниях. Хотя, нет, сначала кибитку новую поставить, а потом уже хозяйку в неё привести… Нет, не так. К жене надо, обрадовать её и родителей — тоже, отдать им остаток калыма. Всё-таки четыре года ждали молча, шутка ли!

Бекмурад-бай встретил трепещущего от счастья Аллака довольно сухо и даже не пригласил сесть.

— Ты, Аллак, слышал пословицу «Думал: святой, оказался — свиньёй?» — спросил он, сурово хмурясь.

— Нет… — пролепетал сникший Аллак, чувствуя, что его радужные мечты разлетятся сейчас, как пушинки степного одуванчика под ветром. Нет, не слыхал… То есть, да, бай-ага, слышал…

— Хорошо, что слышал. А смысл её понимаешь?

— Нет, бай-ага, не понимаю, к чему вы говорите такие слова. Я всегда старался все ваши приказания исполнять, не перечил вам..

— А Дурды?..

— Что Дурды?.. — Аллак с трудом проглотил застрявший в горле комок.

— Ты убил его?

— Клянусь вам, бай-ага…

Бекмурад-бай прищурился.

— А до меня дошли слухи, что ты только коня его увёл, а он жив остался.

— Клянусь вам, бай-ага…

— Я, конечно, верю тебе, но, когда слышишь разные разговоры, начинаешь им верить… Я помню, что обещал тебе, и выполню обещание. Больше того, я помогу тебе все долги заплатить…

— Нет у меня долгов, кроме калыма, бай-ага…,

— Ну, хорошо. Тогда на хозяйство денег дам, земли немного выделю. Свою-то ты продал… Словом, жалеть ни о чём не будешь.

— Спасибо вам, бай-ага!

— Но ты, Аллак, должен дать мне бесспорное доказательство, что проходимец Дурды мёртв, понял?

— Не понял, бай-ага. Какое доказательство?

— Ну, что-нибудь такое… От Дурды этого…

— Папаху?

— Не прикидывайся идиотом — папаху у кого хочешь можно взять! Чем ты докажешь, что её именно Дурды носил?

Аллак понял и похолодел от циничной жестокости Бекмурад-бая.

— Не могу я вернуться… Как буду резать мёртвое тело!..

— Живого убить труднее. Ты же не побоялся?

— Нет, бай-ага, не могу! Я вам укажу место — пошлите кого-либо другого!

— Я думаю, что лучше съездить тебе, — многозначительно и недобро сказал Бекмурад-бай Он умел хорошо притворяться, когда это было необходимо, и Аллак понял скрытую в его словах угрозу.

— Ладно — сказал он, — я поеду.

— Вот и хорошо, — одобрил Бекмурад-бай, очень довольный своим хитроумным планом, с помощью, которого он ловил сразу двух зайцев. Пусть попробует теперь этот глупец разыскать могилу, по которой прошла овечья отара! — Ты, конечно, запомнил место, где похоронил убитого?

— Запомнил — хмуро сказал Аллак. — Давайте коня… И оружие.

— А это зачем?

— Мало ли что в пути бывает, а на мне — кровь.

…Двумя днями раньше в Долине змей паслась отара овец. Кто знает, почему дали такое мрачное название весёлой и милой долинке. Может быть, когда-то здесь в самом деле водились змеи, но сейчас их не было ни одной, и овцы, наслаждаясь сочной травой, питаемой неведомыми подземными водами, спокойно бродили по северной оконечности низины.

Пообедав мясом молодого барашка, Дурды с удовольствием напился чала, крякнул и сказал, утирая губы:

— У тебя лопата есть, Эсен? Захвати её и пойдём со мной.

— Куда мы? — поинтересовался Эсен, исполнив просимое.

— Подальше отсюда шагов на двести.

— А лопаты зачем?

— Могилу, рыть будем.

От неожиданности Эсен споткнулся, потом засмеялся, приняв слова гостя за шутку.

— Кому же это понадобилось?

— Бекмурад-баю, — ответил Дурды.

— Когда ты успел его?..

— Ещё не успел, но пусть место готовым будет.

— Нет, я серьёзно спрашиваю: что рыть будем?

— А я не шучу. Могилу будем рыть.

— Для кого?!

— Для меня.

Эсен с досадой плюнул и зашагал быстрее. Дурды улыбнулся.

— Постой, Эсен, не сердись… Слышишь?.. В народе говорят: «Сердишься — укуси себя за нос». Давай укуси.

— Иди-ка ты… — посоветовал Эсен. — Я тоже шутить умею.

Вдвоём они быстро справились с работой. В головах и в ногах могилы вкопали палки. Спрыгнув вниз, Дурды старательно утоптал землю.

— Признавайся, зачем копали, а то в самом деле зарою тебя, — с весёлой угрозой потребовал Эсену заглядывая сверху в добротно сделанную могилу.

Дурды проворно выскочил наружу, отряхнул от приставшей земли руки.

— Я тебе говорил, что меня Аллак убил? Вот в этой могиле я и буду похоронен, понял?.. Если Аллак вернётся, пусть ждёт у вас. А если обо мне кто спрашивать станет, говорите, что мол убит и похоронен. Не забудешь?

— Невелика хитрость, — сказал Эсен и пожалел — Коня ты напрасно отдал! Трудно тебе пешком придётся.

— Ничего не зря, — возразил Дурды. — Так ему Бекмурад-бай скорее поверит. А коня, я думаю, Клычли мне достанет.

Эсен и Аллак, сидя у костра, допивали чай, готовясь укладываться спать, когда сердитый лай собак предупредил о приходе чужого человека. Поблагодарив проводившего его подпаска, он поздоровался и подсел к огню. Ни Эсен, ни Аллак не знали его. Он был молод и, видимо, небогат, так как его пропылённый чекмень пестрел несколькими заплатами, а руки, протянутые к огню, красноречиво свидетельствовали большими мозолями о знакомстве с тяжёлым кетменём дайханина.

Перебрасываясь с гостем традиционными вопросами, Эсен поставил на рдеющие угли новый тунче — пришедшего надо было напоить чаем, так требовал обычай.

Когда гость поужинал, Аллак, всё время насторожённо следивший за ним, спросил, что привело его в пески. Гость оказался словоохотливым человеком, не лишённым остроумия.

— Что водит по свету бедняка, как не нужда горькая, — ответил он, подгребая под локоть траву.

— Нужда водит, нужда и песни поёт. И до чего она, ребята, въедливая штука, эта самая нужда, просто словами не скажешь! Если прицепилась к человеку — целую жизнь висеть будет как колючка в собачьем хвосте. А другой ходит себе, радуется — и ему хоть бы что, самый маленький беденок не пристаёт.

— Верно говорите, — поддержал Аллак.

— Куда уж верней! сказал гость. — Вот взять меня, к примеру. Совсем малышом был, когда отец умер. А нас у матери — трое на руках! А хозяйства — кибитка за спиной да ложка за поясом! Как жить? Голодали, конечно, зимой босиком бегали. Двое братишек помоложе были, послабее — простудились, померли. А я остался.

— Бедняку одно утешение — смерть, — невесело вставил Аллак, а гость продолжал;