Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)

Уже по пути, вспоминая рассказ родственника, Дурды начал догадываться, кого он встретил. В ауле догадка подтвердилась. Мать мальчика была бедной одинокой женщиной, не имевшей никаких родственников. Жила она на отшибе, кое-как кормилась с малюсенького клочка земли. Падала, говорят, с ног, обрабатывая участок, но за помощью ни к кому не обращалась. Да и к кому обратишься — у каждого своих хлопот полон рот.

Этим летом, пострадав, как и все, от безводья, она продала землю местному баю. Бай отдал не всё, остался должен два батмана пшеницы и мешок джугары. Долг отдавать он и не думал, хотя женщина, еле двигавшаяся от голода, ходила к нему каждый день и умоляла отдать хотя бы часть — остальное она уж и требовать не станет.

Так тянулось почти месяц. Сынишку её из жалости иногда подкармливали соседи, но сама она подаяний не брала ни от кого. Чем жила — неизвестно. В конце концов, доведённая до отчаяния, она наговорила баю дерзостей, назвала его вором, грабителем и другими нехорошими словами. Байский брат, разъярившись, зверски избил женщину, избил при мальчике, оттого он так и бояться стал.

Как она очутилась в поле, куда она шла, — никто не знает. Несколько односельчан взяли лопаты и похоронили её там, где она сделала свой последний шаг. А мальчика Дурды забрал с собой — ему никто не возражал.

— Вот и всё, — закончил Дурды свой рассказ. — Будет жить у нас, будет моим братом. Мама уже видела его и очень рада, говорит: «На руках носить буду моего маленького сыночка!» А тех трёх я около плотины заметил: повизгивали, как щенята, сбившиеся в кучу от холода. Тоже замёрзли бы до утра.

Сергей произнёс неопределённое «м-да» и ещё какое-то непонятное русское слово, встретился взглядом с укоряющими глазами Берды и молча отвернулся, играя желваками. У него было такое состояние, что, если бы можно было собрать в одну кучу всех этих жирных, чавкающих, самодовольных, собрать и раздавить одним ударом, он не задумался бы сделать это. Вошли девочка и старший мальчик.

— Малыш уснул, — сообщила из двери Нина. — Я его оставила возле тепла. Он такой худенький и так продрог, что до сих пор дрожит, согреться не может.

Ребята, умытые, причёсанные, наевшиеся, выглядели далеко не такими жалкими бродяжками, как вначале. Особенно мальчик, крепко держащийся за платье девочки. Да и девочка казалась здоровой и повеселевшей. Но — это только казалось. У неё было до предела измождённое лицо со скорбным недетским выражением. Восковой прозрачности кожа обтягивала острые углы скул, синие пятна лежали у глаз.

Сергей как-то странно обрадовался появлению детей. Он подозвал поближе девочку. Мальчик шёл за ней, как привязанный.

— Эти двое — твои братья? — спросил Сергей.

— Да, — тихо ответила девочка.

— А почему вы в такую пору ходите, а не сидите дома?

— У нас нет дома.

— У всех должен быть дом. Куда вы идёте?

— Никуда.

Разговор не очень клеился, но Сергей не сдавался и продолжал спрашивать.

— Как зовут твоих братишек?

— Этого — Хакмурадом. Младшего — Довлетмурадом.

— Хорошей доли хотели им родители, дав такие имена, — сказал Клычли. — Где ваши родители?

Девочка негромко сказала:

— Умерли.

— Сразу оба?

— Сначала — папа. Потом — мама.

— Как же ты живёшь с братишками?

— Так и живу.

— Тебе ведь тяжело таскать малыша, — сказал Сергей. — Вон ты какая прозрачная — сквозь тебя всё видно!

— Это потому, что они всё съедают. Мне мало остаётся.

— Так ты сама первая ешь, а потом их корми!

— Они — маленькие. Ничего не понимают ещё. Просят есть. А еды — нет.

— Отдай кому-нибудь младшего.

— Братишку? — удивилась девочка. — Довлетмурада?

Берды, не расслышавший первый раз это имя, вздрогнул. Ему показалось, что речь идёт о его сыне, о его Довлетмураде!

— Его, — сказал Сергей. — Тебе же легче с одним будет.

— Кому отдать?

— Вот этой тёте! — Клычли показал на Нину, молча стоявшую в дверях. — Она добрая, братишке твоему здесь хорошо будет. Отдашь?

— Нет.

— Почему?

Девочка потупилась.

— Она русская.

— Разве русские плохие? — с укором спросил Сергей.

Девочка молчала.

— А туркменке отдашь? — спросил Дурды.

— Нет, — сказала она — Не отдам.

— Пропадёшь ты с ними, — посочувствовал Дурды. — Если сама умрёшь, что с маленьким станется?

— Я носить стану! — неожиданно вмешался в разговор Хакмурад и так сердито посмотрел на парней, что, несмотря на сложность положения, смешливый Дурды прыснул в кулак.

— Тебя самого от земли ещё не видно, носильщик!

— Ничего, видно! — упрямо сказал мальчик. — Я уже пробовал!

— Ну и как?

— Тяжело, — откровенно сознался он.

Засмеялся и Клычли. Улыбнулась Нина. Только Сергей смотрел на девочку отчаянными глазами да Берды, нахохленный и злой, яростно сжимал полу халата.

— А если ты умрёшь? — продолжал допытываться Дурды.

— Я не умру! — с вызовом сказал мальчик и подозрительно заморгал.

— А вдруг тебе захочется — тогда куда маленького?

— За день раньше хорошей тёте отдам!

— Кто тебя этому научил?

— Вот она, Мая…

«Мая… Мая… Мая… — осенней мухой забилось в голове Сергея. — Чья же ты есть, Мая?» Эта мысль пришла в голову не только ему, потому что и Клычли и Берды по-особому внимательно посмотрели на девочку. Но вопрос, который вертелся на языке у всех троих, не был произнесён. Отворилась дверь и в комнату шагнул незнакомый парень в русской одежде. Одежда была порвана во многих местах, а на лице парня темнели кровоподтёки и ссадины.

— Здесь живёт?.. — начал было вошедший, не здороваясь, но в этот момент девочка всхлипнула и с криком: «Меле-кака!» бросилась ему на грудь. Маленький Хакмурад побежал и тоже ухватился за штанину парня, заглядывая ему в лицо и лепеча: «Меле-кака! Меле-кака пришёл!»

— Бедные вы мои, младшенькие! — присев, сказал парень. — Сиротами остались? Где наш бедный отец, где наша мама?

— Мама умерла и папа умер, — сказала Мая,

— И мама умерла, — сказал маленький Хакмурад.

— Хорошие вы мои, младшенькие! Не умерли они — убили их! — с горечью воскликнул Меле.

— Нет, они сами умерли, Меле-кака, — повторила Маяджик. Прижавшись к плечу брата, словно боясь, что он исчезнет так же внезапно, как и появился, она сразу утратила свои печальные черты взрослого человека и превратилась в маленькую, слабую и беспомощную девочку. Было дико представить, как она могла таскать за собой и на себе малышей, кормить их, защищать от житейских невзгод.

— Болели папа и мама, — дополнила она. — У папы живот болел, а у мамы ноги во-от такие стали, как кувшины, и лицо распухло.

— Болели! — выдохнул Меле. — Убила их несправедливость! Чудовище пожрало, имя которому — Бекмурад-бай!