Вадим Собко - Залог мира. Далёкий фронт

Артисты и рабочие сцены изумлённо оглядывались на Эдит Гартман, которая, не обращая ни на кого внимания, почти бежала к выходу. Она выскочила в коридор и рывком отворила дверь аванложи.

Люба, сидя за столом, говорила с кем-то по телефону.

— Да, да, я ещё позвоню. Хорошо…

Глаза их встретились, и Люба медленно положила трубку.

— Вы великолепно провели первое действие, фрау Эдит, — сказала она, глядя на взволнованное, почти исступлённое лицо актрисы.

— Это не важно, сейчас это не имеет значения… — задыхаясь, проговорила Эдит. — Вы должны помочь мне…

— Помочь?

— Да, мне нужна ваша помощь. У меня в уборной сидит штурмбанфюрер Зандер. Я ни за что не поеду в Голливуд, и он, наверно, убьёт меня…

Люба молча смотрела на актрису, как бы поощряя её высказаться до конца. Эдит поняла это.

— Я вам всё расскажу, — быстро проговорила она. — Когда-то — это было вскоре после капитуляции — Зандер явился ко мне и предложил уехать в Голливуд. Я тогда находилась в состоянии полной растерянности и совершенного отчаяния, мне было всё безразлично. Я согласилась и выдала ему доверенность на ведение переговоров с американскими фирмами. А теперь он пришёл за мной… Но я никуда не поеду! Я хочу быть человеком. Я поняла сегодня, как надо жить и работать. Помогите мне! Я хочу работать для новой Германии, вы мне так много о ней говорили.

С глубоким волнением слушала Люба актрису. Она смотрела на Эдит, и ей казалось, что сейчас эти огромные глаза излучают всё то хорошее и благородное, что долгие годы таилось в душе актрисы и пробудилось лишь на сегодняшнем спектакле. Но всё же сквозь эту одухотворённую красоту проскальзывала тревога, что-то неуловимое в этом взгляде говорило о беспокойстве, способном отравить самое высокое вдохновение.

Люба мягким движением положила руку на плечо актрисы:

— Вы можете спокойно идти к себе, фрау Эдит, — негромко сказала она.

Актриса вздрогнула:

— Неужели вы не поняли? Там ждёт меня Зандер, он убьёт меня…

— Его уже там нет. И он никогда больше не появится в Дорнау.

Эдит боялась верить. Что же случилось, почему фрау Соколова успокаивает её?

— Он убежал?

— Нет. Когда вы пошли на сцену, его арестовали. Сейчас он уже в комендатуре и скоро ответит за всё.

Эдит нерешительно оглянулась на дверь, и Люба поняла это движение.

— Пойдёмте, — сказала она. — Я провожу вас. И не надо больше ни о чём тревожиться. Вам ведь скоро опять на сцену.

— Спасибо! — горячо воскликнула Эдит.

Она шла рядом с Любой, и мозг её неотступно сверлила одна мысль: значит, в комендатуре знали- о Зандере.

Эдит остановилась в нескольких шагах от своей уборной, всё ещё боясь открыть дверь и увидеть ненавистное ей лицо. Но в уборной никого не было. Всё было попрежнему, только на столике стояла большая корзина цветов да рядом лежал огромный букет.

Эдит недоверчиво оглядела комнату и облегчённо вздохнула.

— Значит… значит, вы всё это время охраняли меня?

— Да, — ответила Люба. — Молодые побеги надо тщательно оберегать, пока они не вырастут, пока не окрепнут. Мы охраняем не только вас: мы охраняем новую Германию.

Потрясённая всем происшедшим, Эдит Гартман отошла в сторону. Сейчас нельзя плакать, сейчас надо взять себя в руки, надо быть смелой и решительной.

Люба поняла её состояние.

— Всё будет хорошо, фрау Эдит, — сказала она и быстро вышла из уборной.

Где-то далеко, далеко, будто за тридевять земель, прозвенел звонок. Эдит опустилась на стул перед зеркалом. Корзина с цветами стояла рядом. На карточке она прочла: «Как это важно — до конца сыграть свою роль». Подписи не было.

«Макс…» — догадалась она.

Она опустила голову на руки и заплакала радостными, лёгкими слезами.

Никогда ещё не было у актрисы Эдит Гартман таких верных друзей.

Спектакль с участием Эдит Гартман произвёл огромное впечатление на Болера. Сначала он решил было не ходить на премьеру, хотя ему и прислали билет. Но потом любопытство взяло верх над всеми остальными чувствами, и старик всё-таки отправился в театр.

— Посмотрю первый акт и вернусь, — говорил себе Болер.

Но он просидел до конца, долго аплодировал после того, как опустился занавес, и только потом пошёл домой. Теперь, сидя за письменным столом, Болер пытался разобраться в своих впечатлениях.

Эдит Гартман сегодня играла лучше, чем когда бы то ни было. Что-то новое появилось в её голосе и движениях. Ей удалось передать оригинальный, сильный характер человека, который не боится борьбы, женщины, которая осуществляет волю государства и направляет волю других людей.

Это было настоящее, большое искусство, и отрицать успех Болер не мог. Неужели же он прежде ошибался, раздумывая о судьбе фрау Гартман.

Да, возможно, он тогда путался в своих рассуждениях, но в основном-то он был прав. Эдит Гартман, видимо, крепко связала себя с новым театром и Культурбундом. И потому теперь она не сможет творить свободно. А это значит, что она утратила главное — право художника выбирать, делать то, что он хочет.

Болер с удовольствием взглянул на рукопись. Сегодня он начнёт новою главу — рассказ об Эдит Гартман. О судьбе художника в наше время.

На этом работа будет закончена. Через несколько дней он пошлёт книгу в Гамбург. Там её быстро издадут, в этом можно не сомневаться.

Он медленно перелистывал страницы. Последняя глава — и рукопись готова к печати. Это лучшее, что когда-либо выходило из-под пера старого Болера. Жизнь народа и жизнь самого писателя отражены тут с беспощадной правдивостью. Ничего выдуманного! Только красноречивые факты, только то, что закономерно и типично для советской оккупационной зоны. А надо всем увиденным и познанным, как вывод — призыв к миру.

Болер глубоко задумался. А надо ли описывать всё происшедшее с Эдит Гартман? Характерна ли её судьба для всех актёров или это только случай, не заслуживающий особого внимания?

Болер вскипятил кофе. Затем он снова погрузился в размышления.

Кофейник давно уже остыл, а Болер так и не пришёл ни к какому выводу. Мысли его обратились к возможной поездке в Советский Союз.

Как бы там ни было, побывав в России, Болер напишет ещё одну книгу, но он напишет только о том, что сам увидит и во что поверит. Ничего другого. Пусть Макс Дальгов недовольно хмурится. Болер не изменит своим убеждениям.

Впрочем, почему правда о Советском Союзе может не понравиться Дальгову, который сам прожил там несколько лет? Нет, об этом сейчас рано думать. Сейчас надо решить, нужна ли глава об Эдит Гартман. Может быть, просто ещё раз просмотреть рукопись и отослать её в таком виде. Он достаточно поработал над ней. Книга будет интересной и без этой главы.