Вадим Собко - Залог мира. Далёкий фронт

Молчание, царившее в женском отделении, нарушалось только руганью капитана Крамера и его помощницы Мари-Клэр. Заключённым было строго-настрого запрещено разговаривать. Женщины, собранные со всех концов мира, молча ходили по лагерю, измождённые, одетые в лохмотья. Заходить в бараки они имели право только ночью, после отбоя. Солнце опалило их лица, ветер высушил кожу. В Дюбуа-Каре было около тысячи пленниц. С утра до поздней ночи они ходили по большому квадрату между бараками, не имея права даже присесть. Если обессилевшая пленница падала, охрана выносила её за ограду, — а оттуда не возвращался никто. За порядком в лагере следили немецкие солдаты и надсмотрщица Мари-Клэр. Недобрая слава о ней разнеслась далеко за пределы Дюбуа-Каре.

В то утро, с которого мы начали наш рассказ, — это было в начале июня 1944 года, — Мари-Клэр вошла в ворота женского отделения, всем своим видом подчёркивая желание быть похожей на укротительницу зверей. Странный костюм, напоминающий немецкую униформу, высокие лакированные сапоги и хлыст в руке выглядели в этой обстановке нелепо. Казалось, будто Мари-Клэр оделась для сцены. Её бледное лицо с ярко накрашенными губами, чёткими линиями бровей, большими карими глазами и тонким носом походило на маску. Высокая, худая, она медленно шла по лагерю, во всё вглядываясь, и картинно поворачивала голову из стороны в сторону, словно показывая всем свою причёску из тяжёлых темнорыжих волос.

При её приближении пленницы останавливались и застывали неподвижно, глядя ка надсмотрщицу с нескрываемым ужасом, боясь встретиться с ней взглядом. Мари-Клэр обошла бараки, заглянула во все уголки, не нашла ничего, к чему можно было придраться, и вышла на плац. Её несколько удивила подчёркнутая покорность заключённых. Надсмотрщица склонна была объяснить её своим костюмом, — впервые за время пребывания в лагере она появилась в такой форме.

Мари-Клэр шла не спеша, внимательно всматриваясь в лица пленниц: она искала двух советских девушек. Они прибыли в Дюбуа-Каре недавно, после того, как пытались бежать из другого лагеря, но силу их скрытого сопротивления Мари-Клэр уже успела почувствовать.

Поведение Марии Дорошенко и Тани Егоровой серьёзна беспокоило надсмотрщицу.

В начале войны швейцарская журналистка Мари-Клэр поехала на фронт, описывать бои на линии Мажино. Когда на Францию, проданную своими руководителями, обрушился молниеносный удар немцев, Мари-Клэр очутилась в обычном концентрационном лагере, как военнопленная.

Но пленницей она была недолго. Её красоту отметил начальник лагеря капитан Крамер и, не встретив со стороны Мари-Клэр сопротивления, освободил её от лагерного режима. Она быстро вошла во вкус власти, и, оставаясь в списках пленных, ревностно выполняла обязанности надсмотрщицы. Капитан Крамер всюду возил её с собой. Давно порвалась связь между ними, давно появились у капитана другие любовницы, но Мари-Клэр по-прежнему оставалась его незаменимым помощником.

Её поведение в лагере представляло смесь неуверенности и жестокости. Она хорошо знала, что женщины, собранные здесь, уже утратили способность к сопротивлению: они убедились в невозможности бежать из лагеря, они устали от постоянной борьбы за свою жизнь. Только две советские девушки были исключением, и сломить их, поставить на колени было затаённой мечтой Мари-Клэр.

И сейчас, обходя лагерь, она искала их. Ей нужно было только найти какую-нибудь причину, чтобы придраться к ним. Но девушек не было видно, и надсмотрщица отметила это с удовлетворением. Видимо, они бродят где-то сзади, стараясь не попадаться ей на глаза. Значит, они её боятся. Для начала это очень хорошо.

Мари-Клэр походила по лагерю ещё с четверть часа. Потом ей это надоело и она приказала выстроить всех заключённых возле бараков. Мари-Клэр ежедневно проводила перекличку, — ничего необычного в этом не было.

Привычно быстро выстраивались пленницы у бараков. Мари-Клэр обходила длинные шеренги, вглядываясь в лица, и ей казалось, будто она знает жизнь каждой женщины.

Вот в первом ряду у ближнего барака стоит высокая красивая девушка с тонким лицом и светлыми волосами. Англичанка Джен Кросби появилась в лагере не так давно. Она летела на самолёте из Алжира в Лондон, и машина испортилась около французского берега. Все пассажиры очутились в лагерях.

Надсмотрщица приглядывалась к Джен, но как-то не решалась придираться к ней. Кто знает, как кончится война?! А Джен Кросби держалась покорно, будто и в самом деле гордость и воля давно покинули её, как и большинство пленниц.

Рядом с Джен в шеренге стоит молодая, красивая француженка Жанна Роже. Капитан Крамер дарит Жанну своим вниманием. Нельзя сказать, чтобы это радовало девушку, но всё же Мари-Клэр не решается открыто придираться к ней.

Несколько дальше стоит пожилая женщина с чёрными, как смоль, волосами. Она всегда смотрит в землю. Мари-Клэр ни разу не видела цвета её глаз. Женщину зовут Мария Стоянова, она из Болгарии, а может, из Югославии, — в понимании надсмотрщицы это почти одно и то же. Мари-Клэр знает только, что этой женщине пришлось много испытать в лагере, но ни разу она не подняла глаз. И когда капитан Крамер спросит, кого надо убрать в первую очередь, Мари-Клэр укажет именно на неё.

Пройдя дальше, Мари-Клэр встретилась с голубыми глазами Гильды Иенсен. Раньше эти глаза пылали жарким пламенем. Теперь они погасли, и каждый раз надсмотрщица с радостью это отмечала.

Женщины выстроились по номерам, и Мари-Клэр не заметила ни одного пропуска. Она вглядывалась в каждое лицо, ловила испуганные взоры и не могла понять, почему все сегодня стали такими покорными. Так или иначе, но видеть это было приятно.

Советские девушки должны были стоять в конце шеренги, у четвёртого барака. Медленно подходила Мари-Клэр к этому месту, стараясь растянуть удовольствие и в то же время заглушить собственную неуверенность.

Она прошла вдоль всей шеренги и в первое мгновение не сразу поняла, что случилось.

Плац замер.

— Старшая по бараку, ко мне!

Мари-Клэр произнесла эти слова совсем тихо, но они были слышны в каждом уголке — такая могильная тишина стояла на плацу. Из шеренги выбежала женщина.

— Где номер девятьсот двадцать семь? Где номер девятьсот двадцать восемь?

Старшая по бараку побледнела, лицо её стало совсем прозрачным. Она не ответила.

— Я жду, — Мари-Клэр едва заметно пошевелила хлыстом.

— Я не знаю. Они были тут.

— Кто должен это знать?

— Они всё время были здесь, — оправдывалась старшая по бараку, но Мари-Клэр уже не слушала.

Она побежала в барак, чтобы проверить нары заключённых. Там никого не было.

Мари-Клэр вернулась на плац, и насторожённая тишина открыла ей больше, чем сказали бы десятки допросов. Так вот почему такими покорными были сегодня пленницы! Так вот почему сегодня такой порядок в лагере!