Франц Таурин - Каторжный завод

Но, по сравнению с первым, второе имело в глазах начальства куда меньшее значение.

Старания Тирста не прошли впустую и получили всестороннюю оценку.

Начальство горного округа, за время пребывания Тир ста в должности пристава Култуминского серебро–свинцового рудника, отмечало его и благодарностями, и денежными наградами. Дважды представлялся он к производству в следующий чин, и оба раза представленпе было удовлетворено.

Подвластные же ему каторжные рабочие люди имели по поводу заслуг Ивана Христиановича свое мнение, которое решительно расходилось с мнением окружного начальства.

Свое отношение к деятельности пристава Тирста они выразили весьма энергичным и недвусмысленным способом, подорвав начиненный двойным зарядом шурф в то время, когда Иван Христианович проходил мимо. Намерения были самые «гуманные»: отправить Ивана Христиановича на тот свет мгновенно, по возможности безболезненно и в разобранном виде, не утруждая родственников похоронами.

Цели не удалось достигнуть: то ли заряд был мал, то ли порох отсырел. Тирст отделался поломкою двух ребер и лишился левого глаза.

На рудник прискакала казачья конвойная команда. Перепороли каждого третьего. А Тирст подал рапорт с просьбой переменить ему место службы.

Просьба была уважена, и он получил по выздоровлению новое назначение, свидетельствовавшее о высокой оценке его служебного рвения.

В формуляре его появилась следующая запись: «Командирован на предполагаемый к устройству в Нинами удияском округе Иркутской губернии на реке Додоновой новый железоделательный завод для предуготовительных заготовлений припасов и материалов на разные заводские постройки».

На Николаевском железоделательном заводе Тирст на ходилен уже двенадцатый год. Сперва в должности смотрителя материальных и провиантских запасов, а последние восемь лет помощником управляющего заводом.

После култуминского фейерверка характер Тирста не улучшился. Соответственно и отношение его к подчиненным. Сдерживал его рвение капитан Треекин, человек нрава мягкого и покладистого. Иван Хрнстианович в спор с начальником не вступал, но за спиной его действовал ло–своему. Сам капитан Треекин занимался преимущественно технической частью, а все остальные дела препоручил помощнику. В ведении Тирста находились все артели рабочих, заводская полиция, казачья команда. Непосредственно ему подчинялись бухгалтер завода и смотритель провиантских и материальных запасов. Таким образом, Тирст ведал нарядами на работы, расчетами с рабочими и выдачею им провианта, то есть судьба каждого работающего, особенно из ссыльнокаторжных, была в его руках.

Сверх того, Тирст ведал закупками провианта и при пасов, а также продажею готовых изделий завода и, производя эти операции, свел тесное знакомство с многими иркутскими и нерчпнекими купцами.

Вот кому Тирст завидовал. Это были люди! Они ворочали сотнями тысяч, а некоторые — и миллионами!.

С годами честолюбие, которое когда‑то было главной страстью Тирста, уступило место стяжательству и корыстолюбию. Он понял наконец, что главная сила — деньги. На торговых операциях, кои вел он, можно было погреть руки. Если бы не помеха в лице капитана Трескана, — помимо мягкосердечия, он отличался еще и неподкупной честностью.

В мыслях своих Тирст возносился до положения управляющего заводом. Но сам понимал, что сие мало веро ятио: управлять казенным заводом мог только офицер корпуса горных инженеров. И поскольку завод является собственностью казны, в кресле управляющего ему не сидеть.

Но тут одно к одному произошли два события. Капитан Трескин почти лишился зрения. Он и раньше жаловался на глаза: сказывалась многолетняя служба на огнедействующих предприятиях. Теперь же зрение его настолько ухудшилось, что потребовало срочного лечения. Капитан Трескин исхлопотал себе длительный отпуск и уехал лечиться в Петербург.

Вскоре после его отъезда стало известно, что в Иркутске, в горном отделении, ведутся разговоры о продаже Николаевского завода в частное владение. Главным доводом к продаже была обременительность содержания завода для казны, поскольку завод не давал ожидаемых прибылей. Но были и влиятельные противники продажи завода. Среди них главный горный ревизор Восточной Сибири генерал–майор Бароцци де Эльс.

Вопрос решался в Сибирском Комитете в Петербурге. Решение зависело, в конечном счете, от результатов текущей деятельности завода. А результаты эти, в немалой степени, — от хозяйствования Тирста.

Сам же Тирст был кровно заинтересован в продаже Николаевского завода.

Доверенный иркутскою первой гильдии купца Лазебникова, наиболее вероятного покупателя завода, твердо пообещал Ивану Христиановичу должность управляющего.

Утром, встав из‑за стола, Тирст сказал жене:

— К обеду будет Ефим Лаврентьевич. Надобно послать за свежей рыбой.

— Пошлю, батюшка Иван Христпановпч, — послушно ответила жена, но не ушла сразу же в кухню распорядиться, а стояла у стола, нерешительно глядя на мужа.

— Ну, что еще? — с неудовольствием спросил Тирст.

(Нарушался установленный раз навсегда распорядок: о домашних делах только вечером. «С утра надобно иметь свежую голову для дел казенных».)

— Видела Марью Антоновну, говорит, сам скоро вернется и сразу же уедет отсюда. Не будет Василий Прокофьич служить в заводе…

Она говорила торопливо, спеша высказать все, что ей хотелось, пока муж слушал ее.

— И что с того? — ворчливо перебил ее Тирст, хоти известие о том, что капитан Трескпн намеревается оставить службу в заводе, его весьма заинтересовало.

— Батюшка, Иван Христианович! — она протянула к нему руки. — И нам бы… с нпми бы и поехали… не век же в этой каторжной слободе оставаться.

— Вы в своем уме, Лизавета Ивановна? — произнес Тирст с раздражением.

«Вы» и «Лизавета Ивановна» свидетельствовали, что Тирст весьма недоволен женою. Обычно он обращался к ней, — не называя по имени. В редкие же минуты благодушного настроения или супружеской нежности звал жену на немецкий манер — «Лизхен».

Лизавета Ивановна еще больше оробела. Блеклое лицо, на котором трудно было угадать следы былой привлекательности, побледнело столь сильно, что темные брови выделились как нарисованные. Вся она сжалась, и уже не заметно было, что ростом она выше грозного своего супруга. Но, очевидно, тревога, заставлявшая ее говорить, была сильнее, нежели страх перед мужем.

— Вчера встретила Маланью, не поклонилась даже. Мало того, вслед крикнула: «Отольются вам наши слезы! Будет и на вас управа!»

— Что за Маланья?

— Якова Могуткина вдова.

— Что значит вдова? Что ты мелешь! — прикрикнул Тирст.