Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все

— Поэтому ты и дорогой, и милый.

— У меня с собой трубка и табак. Я, наверное, закурю, — сказал Гарри.

Он принялся набивать трубку табаком, потом зажег ее, и благодаря этим простым действиям на душе у него стало легче.

— Мы с Мариан скопили больше четырнадцати тысяч долларов, не считая шести тысяч в облигациях «Либерти». Тебе надо уезжать.

— Возможно, я и уеду.

— Мы дадим тебе деньги. У них денег не бери.

— Не знаю, — сказала Энн. — Если я уеду, то почему бы им за это не заплатить?

— Нет, они это сделают для успокоения совести. Слишком легкое для них наказание. Они эти деньги не заработали потом и кровью. Выписали чек, и всех дел. Пора им понять, что чеком за проступки не расплатишься. Лучше возьми наши деньги, мы их заработали тяжким трудом и за долгие годы.

— Им это не понравится.

— Возьмешь ты деньги или нет, я ухожу. Я с ними больше жить в одном доме не буду.

— Если ты уйдешь, уйду и я.

— Хорошо, я именно этого и хочу.

— Нет, Гарри, я решила остаться. По крайней мере пока что.

— Почему?

— О… это мой дом, и они мои родители. В нашей семье и без меня несчастий хоть отбавляй. Если я уеду, кому от этого будет лучше? Мне их сейчас жалко. Они начинают понимать, что сделали что-то ужасное, но не знают, как им это поправить. И мне дома ничуть не хуже, чем в любом другом месте. А может, и лучше.

— Есть одна вещь, которую ты им не должна позволить. Ты не должна позволить им внушить тебе, что ты совершила ошибку. Ты, девочка, ошибок не совершала. Это они совершили ошибку. И такую ошибку, что они за нее будут наказаны.

Не успела Энн ответить, как послышался вой полицейской сирены и мгновенно возле левой дверцы машины возникла прикрытая широкополой шляпой физиономия.

— Неприятности? — спросил дорожный полицейский.

— Неприятности, но не вашего сорта, — ответил Гарри.

— Вы владелец этой машины?

— Я работаю на владельца.

— Регистрацию вашего хозяина и ваши права.

Гарри протянул ему и то и другое. Полицейский, не выпуская из рук документы, принялся его допрашивать.

— Вы что, считаете безопасным останавливаться прямо на шоссе?

— Ну, не знаю.

— Вы всегда останавливаетесь на шоссе, когда вам хочется поболтать с вашей подружкой? Я за вами наблюдаю уже минут десять.

— Мы здесь уже десять минут?

— Больше, чем десять минут. Я за вами наблюдаю десять минут.

— Мы не нарушили никаких законов.

— Нет, но если хотите остановиться, почему не съехать с главного шоссе? А вы, юная леди, кто такая? Горничная?

— Да, она горничная.

— Легкая добыча. Ну так что? Поедете, или как?

— Поеду, — сказал Гарри.

Полицейский сел на мотоцикл и снова подъехал к дверце машины.

— Бросай его, крошка. Он для тебя слишком стар.

Полицейский рассмеялся, бросил наглый взгляд через плечо, намеренно с силой нажал на газ, мотоцикл взревел, и блюститель порядка с ревом умчался прочь, радуясь, что на пути домой ему удалось немного поразвлечься.

Эдит Чапин не раз сожалела о том, что семейный врач появился в ее жизни так рано, и мало того что он мужчина, он еще и друг их семьи. Эдит не смущали взгляды и прикосновения доктора — она давно смирилась с его профессиональным беспристрастием, — и ничего нового о ней он уже узнать не мог. Однако у нее были тайны, которые она ему ни за что бы никогда не доверила. У Эдит не было наперсника, с которым она могла бы поделиться, в отличие от Энн, у которой был Гарри Джексон. У нее не было подруги, которой она могла бы доверить не просто какие-то интимные мелочи жизни, а сокровенную тайну. У Эдит были так называемые телесные тайны, функциональные секреты, которые в конечном счете даже и не были тайнами. Они, к примеру, не имели никакого отношения к вожделению. В разговоре с Джозефиной Лобэк или Роз Мак-Генри Эдит никогда не решалась назвать ни одного мужчину красивым. Она редко делилась хоть с кем-то своими тайными мыслями независимо от того, имели они отношение к потребностям и нуждам ее тела или нет. Даже с Джо она взяла на себя определенную роль, которую тщательно выбрала по своему усмотрению и в соответствии с его потребностями, и неуклонно ее придерживалась. Они с Джо могли предаться новым, не испытанным прежде восторгам страсти, но утром, после сна, они ни взглядом, ни словом не упоминали об этом ночном отклонении от обычных супружеских радостей. В разговоре с окружающими они называли друг друга «мой муж» и «моя жена» тоном, в котором звучало наивысшее одобрение их супружеских уз, но одновременно таилось и предупреждение слушателю не пытаться проникнуть в их глубь.

Во время своего длительного выздоровления Джо спал отдельно от Эдит, а в самые первые месяцы после несчастного случая они оба были так травмированы и встревожены, что им было не до физической близости. Но когда в Джо снова проснулась его прежняя страсть, препятствием к их близости оказалась его травма. Врачи предупредили Джо о серьезных последствиях повторного перелома, и когда он уже встал на ноги и готов был снова спать с женой, у нее из-за страха возможного перелома не было никакого желания близости. Джо пытался целовать Эдит и ласково гладить, но это возбуждало ее не более чем теплая ванна. Но когда он все же склонил ее к соитию, оно удовлетворило его одного, и после этого Эдит стала сводить все исключительно к прощальному поцелую перед сном. Если он клал руку ей на грудь, она убирала ее и говорила:

— Давай подождем, пока ты полностью поправишься.

— Но я уже в полном порядке, — возражал Джо.

— Я хочу это услышать от Билли Инглиша, — говорила Эдит.

А поскольку Джо был другом Билли Инглиша, но не единственным его пациентом, Билли просто забыл сказать им, что они уже могут вернуться к своим прежним супружеским отношениям. Однако именно о такого рода делах Эдит не в состоянии была откровенно поговорить с Билли. Она не могла сказать ему: «Я хочу с кем-то переспать». На свете не было ни единого человека, которому она могла бы сказать нечто подобное, хотя это была сущая правда. И правда эта заключалась в том, что Эдит не столько хотела переспать с Джо, сколько хотела, чтобы с ней кто-то переспал, и вовсе не обязательно, чтобы этим кем-то был Джо.

Ллойд Уильямс уже не был просто пешкой, как во время их любовной интрижки десять лет назад. Ллойд взбирался на такую высоту, что теперь, если бы она снова с ним переспала, он мог бы почти безнаказанно этим хвалиться. Эдит знала, что, когда он был никем, у него хватало ума понимать, что стоило ему похвастаться той единственной ночью в Филадельфии, и его карьере пришел бы конец, а возможно, и жизни тоже. Десять лет назад Джо почти наверняка бы его пристрелил, Артур Мак-Генри избил, да и ее брат Картер тоже вступился бы за ее честь. И непременно любой из них, а вполне вероятно, все вместе, воспользовались имевшимися в их распоряжении средствами и нанесли бы веский ущерб его карьере, и тогда Ллойду Уильямсу больше не видать ни повышений по службе, ни банковских кредитов, ни всего прочего. Теперь же, стоило только Эдит переспать с Уильямсом, как он, районный прокурор, уверенно поднимавшийся по служебной лестнице, мог болтать об этом в любом салуне страны; ему бы поверили, и он был теперь неуязвим. К тому же, поскольку Ллойд женился на Лотти, у Эдит появилась соперница, а Эдит была из тех женщин, которые Лотти в упор не видели.