Джон О'Хара - Время, чтобы вспомнить все

— Они не были членами «Волчьей головы». По-моему, они оба были в клубе «Череп и кости». По крайней мере Дейв Харрисон. А Пол Дональдсон, кажется, был в том, другом — «Свиток и ключи».

— «Ключ». «Свиток и ключ», — поправила Энн. — Так почему ты не доверяла Алику Уиксу?

— Весь этот шарм. Показной шарм. До нашей свадьбы я с ним и знакома не была, так что ему ни к чему было притворяться, будто он меня считает красавицей. Я ею никогда не была. И прекрасно это знала. Когда женщина знает, что она не красавица, а мужчина изо всех сил ее превозносит, это оскорбительно. Если только она не дурочка.

— Но возможно, он говорил это искренне.

— Нет, об искренности тут нет и речи. Я все про него знаю. Девочки из кордебалета и всякого разного сорта женщины. Он ушел из Оксфорда потому, что у него был роман с итальянской графиней — намного старше его.

— Алик Уикс, — задумчиво произнесла Энн. — Никогда не подумаешь…

— Очень даже подумаешь. Может быть, сейчас, когда ему шестьдесят три, этого и не скажешь, но в те времена каждый, у кого голова на плечах, заметил бы.

— А как ты думаешь, мама, я бы заметила? — спросила Энн.

— Твои… сложности вызваны были не тем, что у тебя нет здравого смысла, а тем, что ты позволила своим чувствам верховодить разумом.

— Наверное, мой разум не так уж силен.

— Не смей принижать себя, — сказала Эдит Чапин. — Ты свою жизнь еще не прожила, и я уверена, что в ней еще случится много хорошего.

— Надеюсь, что ты права.

— Но ты должна себе в этом помочь. Все это не свалится с неба. Ты, к примеру, уже поняла, что любовь может быть весьма обманчивой. Мы часто пользуемся этим словом, а имеем в виду что-то совсем другое. Такая добросердечная девушка, как ты, может говорить о любви, о влюбленности, еще даже не понимая значения этого слова. Она не знает других слов, чтобы описать свои глубокие чувства, поэтому пользуется словом «любовь», а на самом деле это вовсе не любовь. Иногда это просто жалость.

— Ты все еще считаешь, что к Чарли я испытывала жалость.

— Ну по крайней мере я не считаю, что ты его любила. Если бы ты его любила, мы бы с отцом об этом знали. Мы бы знали это от тебя.

— Я пыталась вам это объяснить.

— Но у тебя ничего не получилось, а если бы ты действительно его любила, этого бы не произошло. Чарли пылал к тебе страстью, а ты испытывала к нему жалость, жалость к его беспомощности. Мужчина в подобных обстоятельствах может испытывать беспомощность, а какая-нибудь милая девушка думает, что на ней лежит за это ответственность или что это даже ее вина. А если девушка не из числа этих самых милых девушек, то она не станет считать, что на ней лежит за все это ответственность. Она даст ему страдать: пусть страдает от своей беспомощности. А ты именно этого и не сделала и чуть не погубила свою жизнь.

— Чуть не погубила.

— Понятно. Я в твоем тоне чувствую иронию. Ты все еще думаешь, что мы погубили твою жизнь. Или тебе приятно так думать. Но если ты сама с собой смогла бы быть откровенной, тебе стало бы ясно, что замужество с итальянским парнем из джазовой группы не протянуло бы и года.

— Если бы вы позволили мне оставить ребенка, если бы вы с отцом дали мне шанс. Если бы вы, чтобы помочь мне, сделали хотя бы половину того, что вы сделали, чтобы все это разрушить…

— О ребенке, Энн, не могло быть и речи. Ребенок, который родился бы через пять месяцев после свадьбы? Как же потом сам ребенок будет всем это объяснять? Ведь на официальных документах ставится дата женитьбы родителей. Не говоря уже о твоих друзьях и, если уж на то пошло, о друзьях твоего отца. Ты ведь знаешь, люди этого… класса ужасно консервативны, консервативнее кого бы то ни было.

Энн встала и подошла к окну.

— Когда мы в последний раз говорили об этом, разыгралась бурная сцена.

— Да, и ты уехала и несколько месяцев мне не писала.

— Я не хочу, чтобы это повторилось, — сказала Энн.

— И, я надеюсь, это не случится.

— Тогда давай немедленно прекратим этот разговор. Обо всем этом уже говорено сотни раз — со всеми подробностями… и не только с тобой. Стюарт говорил об этом не переставая.

— Мне очень жаль. Но это было частью…

Энн резко повернулась и посмотрела на мать.

— Давай прекратим это немедленно?

— Ну да. Конечно. Я уже и так собиралась…

— Нет, в ту самую минуту, когда ты сказала, что в моей жизни еще случится много хорошего, я уже знала, что еще меня ждет до того, как это хорошее случится. Перемалывание моего первого замужества.

Эдит Чапин молчала. Она подождала, пока ее молчание станет весомее всего прочего, пока оно станет в этой комнате главенствующим и заметным любому вошедшему. И только когда ее молчание достигло нужного ей уровня, она его прервала. И уже иным тоном, означавшим введение новой темы, Эдит Чапин снова заговорила с дочерью.

— А нам пришла телеграмма от кузена Фрэнка Хофмана?

— Я ее не видела, — отозвалась Энн. — А где он?

— Он в Буэнос-Айресе. Уит Хофман послал ему телеграмму. Фрэнк относился к твоему отцу с большой симпатией, и Уит решил, что ему надо сообщить.

— Я о нем совсем забыла. Чем он занимается?

— Я не помню. Мы с ним не виделись лет пятнадцать, не меньше.

— Я даже не помню, как он выглядит, — сказала Энн.

— Он совсем не похож на остальных Хофманов. Он маленького роста, и когда я видела его в последний раз, он был довольно полным. Полагаю, что, живя все эти годы за границей, этот любитель еды и вина, наверное, стал весьма дородным. Правда, это всего лишь мое предположение.

— Он женат?

— Я по крайней мере не слышала, чтоб он женился, — сказала Эдит. — А Уит такая прелесть, правда?

— Правда.

— Чтобы такой состоятельный человек был таким непосредственным — это истинная редкость. Он один из тех, кого я бы хотела пригласить на обед, когда все уляжется. Следующей осенью. Когда закончится лето, я начну приглашать людей на обед, раз в неделю. Но не больше четырех-пяти человек одновременно.

— Хорошая идея.

— Правда, вряд ли удастся обойтись без черного рынка, но я не думаю, что покупать на черном рынке непристойнее, чем приглашать своих друзей в клуб или отель. У отца на этот счет было другое мнение, но он, так или иначе, был связан с политикой, а это уже совсем другое дело.

— Все покупают на черном рынке, — сказала Энн. — И рацион бензина смехотворный. А откуда на сегодняшнем ленче взялся ростбиф? А все эти машины?

— Ростбиф был совершенно законный. У клуба всегда была служба доставки еды на дом.

— Слушай, мама, — усмехнулась Энн.

— Но это действительно так. Ты же это знаешь. Всякий раз, когда у нас собиралась большая компания, приходил Отто — сколько я себя помню. Он спрашивал меня, что подавать, а я ему говорила, что оставляю это целиком на его усмотрение. Что же касается машин, то разве большинство из них не было из похоронной службы?