Аркадий Крупняков - Вольные города

Когда Григорий вошел в подвал и увидел поставленную к чану скамью, все понял. Нотариуса быстро извлекли из чана, но было уже поздно.

Гондольфо ди Портуфино был мертв.

Глава четвертая

«СМЕРТЬ ЗНАТНЫМ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ НАРОД!»

В день 15-й прошлого месяца ве­ликое было волнение. Перевернута была земля от оружия... кричавшими «Да здравствует народ! Смерть знат­ным!» Зачинщиками были Джули Ле­оне и Клемене Валетаро, а остальные же были люди самые маленькие, без имени...

Из донесения в Геную о вос­стании в Кафе

ЛЮДИ МАЛЕНЬКИЕ, БЕЗ ИМЕНИ

вор в Суроже опустел, затих. Остались в нем только работные люди да слуги. Покинув дом свой на попечение младшего сына Гри­гория, Никита выехал в Кафу. Людям сказал — едет на ярмарку.

До лесного поворота сопровождали его Ва- силько с Ивашкой, которые гостили у купца чуть не целую неделю. К Соколу в эти дни вся семья Чуриловых относилась как к жениху Ольги; осо­бенно атаман пришелся по нраву Григорию.

Собираясь в дорогу, решили невесту оставить в ватаге — там ей самое место. Под крылом ата­мана да под надзором Ивашки проживет до лучших времен в полной безопасности. В Кафу везти побоялись -- времена там ожидались не­спокойные.

Перед отъездом Никита долго говорил с Ивашкой, упрашивал беречь Ольгу.

— Пойми, Иванко, меня, старого. Самое до­рогое вам отдаю. Семенко да Гришка сами от­цы— теперь ломти отрезанные, а Оленька одно наше утешение в старости. Ее ради и живу. Ни­кому не говорил — тебе скажу: из-за ее счастья

хочу Васю в люди вывести, чтобы муж у дочери моей был человек знатный. И опять же о людях наших забота. Пусть вольно пожи­вут. Счастья им хочу.

— Ладно, цела будет Оленька,— сказал Ивашка, прощаясь,— Нас не забывай. Если в городе зашевелятся — дай знать.

Как только Никита приехал в Кафу, начались заботы и всякие беспокойные дела. Батисто сказал купцу, что Леркари ушел в мо­ре и не вернется (чему Никита не поверил) и что вместо него вос­стание готовят два судейских чиновника — Джули Леоне и Кле- мене Валетаро. И еще сказал Батисто, что у Леоне и Валетаро под рукой выступят две тысячи ремесленников, а еще более того ры­баков, грузчиков да всякого иного мелкого люда.

— Они умоляли просить вас, чтобы вы разбойников из леса не приводили,— сказал трактирщик.— Только помешают лесные люди делу.

— Наоборот,— горячо сказал Никита.— Они хорошо вооружены и отважны!

— Я и это говорил синьору Леоне. Но он сказал, что разбойни­ки в торговом вольном городе нежелательны и опасны и если они появятся, то все — и жирные и тощие — соединятся против них, за­щищая свои очаги. А это помешает восстанию и вызовет ненужное, кровопролитие.

— Сокол хочет помочь бедному люду города. Если жители этой помощи не желают, он уйдет,— успокоил Никита трактиршика.

«Боятся Сокола, стервецы,—подумал купец, выходя из таверны.— Теперь надо узнать, когда начнется сполох, и упредить ата­мана!» И он погрозил в сторону таверны.

Дома пожаловался Никита на свои неудачи сыну. Семен, поду­мав, сказал:

— Сходил-ка бы ты, батя, к наемникам, послушал, что они говорят. А я налажу свою ладью да пойду в море рыбку половлю. Может, что и узнаем нужное.

Никита сказал: «Молодец, Семка» — и пошел собираться в путь.

Взяв с собой пятерых слуг и захватив сети, Семен двинулся на берег. Отыскав свою ладью и подняв парус, они вышли в море.

Все дальше и дальше туманный берег. Тихо идет ладья, по бо­кам, не опасаясь людей, играют с волнами острогорбые дельфины. Семен стоит на корме, навалившись на канаты, протянутые от бор­тов. Правая рука лежит на изогнутом рычаге руля. Рука жили­стая, загорелая.

Играет, искрится солнечное море. На душе у Семена радостно. Любит Семен море, часто ходит на лов. Рыбаки его знают почти все и уважают. Вот и сейчас приветственно машут руками со своих фелюг. Отойдя от рыбаков на версту, Семен приказал убрать паруса и закинуть сети. Слуги начали готовиться к лову.

В первый раз поднятые сети рыбы не принесли. Зато второй за­мет оказался удачным. Сложив рыбу в корзину, Семен снова под­нял паруса и двинулся к соседней фелюге.

— В гости к Фштосу. Можно? — крикнул он по-гречески.

— Милости просим, Семеоно,—радостно ответил старый рыбак Филос.— Давненько в море не выходил ты.

— Хочешь рыбки — окуни хвост в воду! — проговорил Чурилов, принимая от своего слуги бутыль, оплетенную мелкой лозой.

Рыбаки подсели ближе к гостю.

— Тебе хорошо, Семеоно,— сказал Филос.— Ты в море ходишь отдыхать. А для меня — труд это нелегкий. Иногда кажется, что я и родился на этой старой фелюге. И сыны мои здесь — вот они. Три сына, и я еще не стар — четыре пары здоровых рук, а семью прокормить не можем.

— Перестань, отец,— сказал один из сыновей.— Семеоно не ви­новат, что ты беден.

— Я этого не говорю: он ходит с караванами в северные зем­ли, а это во сто крат опаснее, чем штормы на море. Он добыл бо­гатство смелостью и честностью, и потому я его принимаю как лучшего гостя. В моей бедности виноват хозяин. Разжирел, как боров, в пять раз богаче Семеона, а куда он ходит? От дома и до солильни! Акула и та честнее нашего хозяина.

— Мой брат недавно утонул во время шторма,— сказал один рыбак, как бы подтверждая слова Филоса,— так эта сволочь, наш хозяин, вышвырнул его семью из лачуги. Теперь они теснятся у ме­ня — не погибать же бедной женщине с детьми.

— Дождется, жирная падаль! — крикнул младший сын Фило­са,— скоро и до его брюха доберемся!

— Слышал я, что капитан Леркари задумал поход на жир­ных,— сказал Семен.— Я тоже хотел встать рядом с ним на святое дело, да, видно, напрасно. Говорят, капитан ушел в Геную на­всегда.

— Он здесь,— тряхнув головой, сказал Филос.—Ты, Семеоно, не предатель, тебе скажу: «Святая Агнесса» стоит второй день на внешнем рейде. Ее не узнать, она сменила все — вплоть до па­русов. Если хочешь, зайди к капитану и поговори с ним, его ко­рабль называется теперь «Лигурия».

— Значит, жирным скоро конец?

— Восстание начнется на второй день ярмарки. Все рыбаки готовятся к этому дню.

На этом же судне рыбачил сосед Филоса, старый грек Кондараки. Он был совсем дряхлый, его брали в море, чтобы сортиро­вать рыбу. Вначале он молчал, так как был глуховат и многого не расслышал. Но когда речь зашла о капитане Леркари, не утерпел, заговорил:

— Капитана Ачеллино я знаю,— шамкая беззубым ртом, ска­зал он,— мерзавец ваш Леркари.

— Замолчи, старик,— сказал старший сын Филоса.— Капитан добивается свободы для простых людей.

— Двадцать лет назад он говорил нам то же самое. Этот гор­лохват добивается места в консульском дворце. И все, кто пойдет за ним, попадут по его милости на галеры. Моих двух сынов, ко­торые поверили ему тогда, он погубил собственной рукой. Моло­дежь не помнит этих страшных дней. Тогда тоже, как и сейчас, повсюду кричали: «Леркари, Леркари!» А как только консулом был поставлен его сын, началась расправа с теми, кто добыл этим разбойникам власть. Ачеллино стал главным синдиком—это он послал на виселицу моих ребят. Не верьте этому капитану.