Аркадий Крупняков - Вольные города

Перед сном Никита, оставшись с дочерью вдвоем, сказал:

— Не знаю, говорить ли тебе, доченька... может, зря только истому на твое сердце положу...

— Про Васю? — Ольга сразу изменилась в лице.

— Про него. Когда вошли мы в Брусяную избу и сели в ожи­дании ордынцев, вошли туда два богатых татарина, с которыми князь приветливо поздоровался. Сели они в другом конце палаты, и сдалось мне, что один из них — твой Василько.

— А ты не ошибся, тятя? —в голосе Ольги тревога.

— Я-то мог, это не мудрено, а вот он зачем глазами меня чуть не съел? Пока избиение ордынцев не началось — неотрывно глядел на меня. А когда кончилось, растаял, как дым. Я уже нарочно остался в Москве, около подворья татарского околачивался, на Ор­дынку заглядывал — нет нигде.

— К великому князю бы зашел, спросил бы...

— Я у дьяка Васьки пытал — говорит, что это слуги турского султана, а не татаре. Может, гусляр твой врет все, может, забыл тебя твой разбойник. Узнав меня, скрылся — стыдно в глаза-то смотреть. Во о чем я думаю.

— Не нарочно ли с турком спарился, чтобы ко мне добраться?

— Пора бы в таком разе объявиться...

— Не убили ли его замест татарина?

— Нет. Дьяк Мымарев по секрету мне высказал: ушли они об­ратно в Крым.

Ольга встала, приникла к дверному косяку, и плечи ее затряс- тпсь в рыданиях. Никита хотел ее успокоить, подошел к ней, но | у г в оконце застучали.

— Кого бог послал? — спросил Никита.

— Пустите переночевать, христа ради.

— Сейчас отопру,— Никита вышел, в дверях сказал Ольге:—•

< кажи, чтобы открыли мяльную избу, чтоб накормили. Я туда гушу эту проведу.

Откинув засов ворот, Никита увидел парня в рваной одежде, Гин-ого. Длинный мешок за спиной выдавал в нем просящего [13]. Та­кие чуть не каждую ночь просились на ночлег, и не было дома,

I дс бы не привечали их. Часто впускал таких и Никита. Изба, где 41 ш лен, редкую ночь пустовала. Туда сразу и повел он парня. П<> гог остановился, спросил:

Никита Чурилов не ты ли будешь?

Я,— ответил Никита.— А ты кто таков?

- С вольного Дона я. Андрейка.— У Ольги, подошедшей в это и|н'мя к мяльной избе, подкосились ноги. Она узнала парня по юлосу.

— Андрюшенька, родной! — побежала, обняла за плечи, при­жалась к телу, грязному, оборванному, пахнущему потом.

— Ну, будя, будя,— сказал Никита,— веди гостя в горницу.

Подумать только — с вольного Дона... в такую даль. Веди.

Никите Андрюшку в Крыму видеть как-то не привелось, а Оль­га, живши в ватаге, его хорошо знала и любила.

В горнице зажгли свечи, посадили Андрейку за стол, подали холодных щей с говядиной, молока. Андрейка сидел и ел, а Ники­та и Ольга молча глядели на него, не решаясь спросить о главном и, может быть, самом страшном.

Наконец Никита решился:

— Ну, как там, на Дону?

— На Дону все слава богу. Ватажники живы, нашего брата, голытьбы, еще более поприбавилось,— говорил Андрейка, хлебая щи,— Теперь ищо дела веселее пойдут: атаман из плена вы­рвался.

— Жив! Васенька мой жив?

— Жив и здоров. А вот дед Славко умер. Андрейка, будучи в ватаге, по малолетству во взрослые дела вникал мало и о любви атамана и Ольги не знал вовсе, поэтому радости ее он не заметил и сразу перешел на рассказ о близких ему событиях: о смерти деда, о своей болезни и о том, как его направил сюда проезжий татарин из Казани.

— Так разве тебя сюда не атаман послал? — тревожно спроси­ла Ольга.

— Он не знает, что вы здесь живете. Он в Кафу заезжал, на подворье ваше заходил, там ему сказали, что вас турки поубивали.

— Да как же это, господи боже мой! — воскликнула Ольга.—

Тятенька, он, может, потому и не искал нас, в Москву при­ехавши?

— Кто... в Москву приехавши?

— Ты знаешь, парень, недавно я человека в Москве видел. Уж больно на атамана похож...

— Не-е.— Андрюшка аккуратно облизал ложку, положил на стол.— Атамана в Москве быть не должно. Он меня и деда Славку в Москву послал, а дед на Оке умер. А я тоже занедужил...

— Зачем же... в Москву? — спросила Ольга.

— По большому делу.

— По какому?

— Ты прости меня, дядя Никита, но велено дело это открыть только великому князю Ивану Васильевичу и никому боле. Про­сти меня...

— Ну что ж,— Никита развел руками,— раз нельзя, так нель­зя. А завтра поведу я тебя к великому князю. А ты, Оленька, уло­жи его спать — истомился, поди, парень в дороге.

Ольга согрела воды, заставила Андрюшку помыться, дала ему исподники и чистую рубаху, уложила на перину и до полуночи донимала расспросами. Андрюшка же, видевший перину и подуш­ки в первый раз в своей жизни, такое испытывал блаженство, что в конце рассказа уснул на полуслове и спал как убитый до утра.

А Ольга сидела около него, тихо плакала радостными слезами. И молила бога о скором возвращении своего суженого.

На другой день около полудня Никита и Андрюшка были уже в Москве. В кремле Никите сказали, что великий князь уехал в Переяславль смотреть рати, потом заедет за тем же в Дмитров. Иван Васильевич в эти дни дома почти не сидел, готовил свое во­инство к встрече с ордой. На будущий день вечером обещал быть дома. Никита водил пока Андрейку по Москве, погостили они и у Григория в доме. Нарядили парня в одежды невиданные: в сафья­новые зеленые сапоги, в синие, стеганые порты, малиновый армя­нок, перепоясали красным кушаком, а шапку дали с беличьей ото­рочкой.

Великий князь возвратился из поездки поздно, усталый, но до­вольный. Ополчение собиралось успешно, со всех краев москов­ской земли стекался в Князевы полки люд, и не из-под палки, как в прошлые времена, а по воле. Люди понимали, что идут на пос­ледний бой. Стояла середина лета, мужики почти везде убрали рожь, и для схода в полки у них руки были развязаны. Орду жда­ли вот-вот, люди русские знали, что ордынцу в поход собраться все одно, что голому подпоясаться. Каждый надеялся столкнуться с врагом около петрова дня, каждый верил, что враг будет одолен и, может быть, еще можно будет успеть убрать яровые.

Князь решил к нашествию татар поставить под копье всех му­жиков государства, способных держать оружие.

11рямо в гридне слуга снял с него выпачканные в глине сапоги, принес большой ковш сладкого пива. Иван, крупно глотая, выпил весь ковш и велел стлать постель. К Софье Фоминичне на поло­вину князь решил не заходить до утра. Но в гридню тихо вошел Нпська и шепоточком произнес:

— Князюшко-батюшко, прости, но вторые сутки ждет тебя Ни- | ига Васильев по большому, бает, делу. Пришел к нему парубок с Чина и никому кроме тебя дело говорить не хочет.

— С Дона? Немедля же зови.

Когда' Никита вошел в гридню, князь сидел бос и держал в широком ушате натруженные в поездке ноги. Над ушатом вился мир. Шуба накинута на плечи, портки закатаны выше колен.