Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

Это известие обрадовало Аглае. Не подозревая, что Тити способен на такую проделку, Стэникэ, однако, воз­мутился:

— Его нет дома? Не может этого быть! Феликс серьез­ный молодой человек. Его слово твердо. Самое большее он мог отлучиться на минутку. Аурика, сходи ты.

Аурика с удовольствием пошла бы, ей страстно хо­телось, чтобы Феликс женился на другой девушке и Отилия поняла, что не одна она существует на свете. Но перед незнакомой барышней она считала своим долгом выказать стыдливую целомудренность: — Я не могу пойти, Стэникэ. пойми сам. Может быть, он один в своей комнате. Как я, девушка, войду к нему?

Раздраженный Стэникэ вышел из дома и направился прямо в комнату Феликса, которого и застал за чтением лекций.

— Почему этот скот сказал, что вас нет дома?

— Какой скот?

— Да Тити. Я послал его пригласить вас, а он ска­зал, что никого нет дома.

— Да он сюда и не приходил! — удивился Феликс.

У Стэникэ была странная логика, и он, не подозревая, что Тити может иметь виды на Лили, вообразил, что здесь какой-то заговор с целью помешать блестящему союзу.

Посоветовавшись с Отилией, чтобы облегчить свою совесть, Феликс согласился навестить соседний дом. Лили не показалась ему девушкой необыкновенной. Он нашел ее миленькой, симпатичной, но лишенной нервной живости Отилии, ее тонкого вкуса. Вел он себя с нею дружески, поскольку не боялся изменить другому, святому для него чувству. Но именно такое поведение и взволновало Лили. До сих пор девушка играла в свободу и говорила о заму­жестве, словно о куклах. Благодаря полученному воспи­танию все чувства ее уже созрели для любви, которая так же мгновенно поразила ее, как она сама поразила Тити. Влажными глазами следила она за Феликсом, когда тот говорил, испытывая чувство покорности и нежности, сме­ялась, когда смеялся он, и краснела, как только глаза их встречались. А в то же время у Тити, когда он глядел на девушку, голова шла кругом и в душе поднималась глухая злоба против счастливчика Феликса.

Аглае делала все возможное, чтобы направить внима­ние Лили на Тити, прервать разговор между ней и Фе­ликсом. Сначала она приказала Тити нарисовать портрет девушки, такой красивый, как он умеет. Лили из вежли­вости согласилась и позволила посадить себя вполобо­рота, как хотелось Тити. Но это ее тяготило, и она непрестанно поворачивала голову на каждое слово Фе­ликса, так что Тити несколько раз стирал набросок ре­зинкой и в конце концов, побагровев от досады, разорвал его в клочки и бросил на пол.

Лили удивленно взглянула на него и имела неосторож­ность сказать:

— Не расстраивайтесь, сколько ни пытались рисовать с меня портретов, еще никому не удалось сделать по­хожий.

— Я обычно прекрасно добиваюсь сходства, — проце­дил сквозь зубы Тити.

— Очень хорошо добивается, — как эхо, поддакнула Аглае.

Но Лили ничего не слышала и, покорная, как овечка, неотступно следила за Феликсом. Благодаря болтовне Стэникэ Лили знала об Отилии, о том, что она только-только вернулась из Парижа, и расспрашивала о ней Фе­ликса. Аглае принесла варенье, кофе, делая отчаянные усилия, чтобы нарушить их беседу. Стэникэ громогласно расхваливал Отилию и доказывал, что лишь такая утон­ченная девушка достойна быть подругой Лили. В конце концов Стэникэ увлек за собой Феликса и Лили и от­правился к дяде Костаке. Тити потащился за ними, а Аглае, которая не могла туда последовать, выходила из себя от негодования. Отилия оказала кроткой девушке самый лучший прием. Они стояли вместе, взявшись за руки, потом Отилия играла ей на рояле. Душевное вол­нение Лили все росло, она была поглощена созерцанием Феликса. Тити, забытый и мрачный, молча взирал на Лили. Стэникэ пел дифирамбы то Отилии, то Лили, то Феликсу, став дьявольски сентиментальным и, по обыкно­вению, сам не ведая, что болтает. Наконец он вспомнил, что Лили была ему доверена как «святое сокровище», которое нужно вернуть родителям. Вместе со всеми он повел ее к коляске, причем Тити пытался держаться как можно ближе к девушке. Лили уехала в восторге от Фе­ликса, о котором долго грезила, и не преминула поде­литься своими впечатлениями с родителями. Стэникэ, на­ходившийся тут же, весело сказал:

— Разве я вам не говорил? Феликс — настоящее со­кровище, образец молодого человека, это моя гордость, мой любимец! Был ли случай, чтобы бедный Стэникэ обманывал?

Феликс же ни разу не вспомнил об этой короткой встрече. Последовавшие за этим события совсем засло­нили Лили. В семействе Аглае бешеная ненависть про­тив дома Костаке поднялась с новой силой, и все попытки к примирению вновь были оставлены. Тити, хмурый и по­давленный, как тогда, когда он объявил о болезни сердца и думал, что умрет, заявил, что хочет взять в жены Лили. Аглае, нисколько не удивившаяся подобному притязанию и не считавшая его смешным или необычным, заверила Тити:

— Ты получишь ее от меня в жены, хотя бы мне для этого пришлось вконец рассориться с Костаке!

Оскорбления, сыпавшиеся на Отилию и остальных до­мочадцев Костаке, стали более откровенными. Про Оти­лию говорили, что она «хитрая бестия», обученная в Па­риже, которая с помощью «гнусного Стэникэ, потому что иначе его и назвать нельзя» завлекает для Феликса таких девушек, как Лили, чтобы потом их как следует обобрать. Она окрутила и старика, решившего построить ей с Фе­ликсом дом на двоих, чтобы они там творили, что им вздумается. Известны такие женщины, которые толкают своих любовников на выгодный брак, а потом вместе про­едают денежки жены. Феликса называли хитрецом и раз­вратником, который может влезть в душу человека. Все студенты-медики бесстыдники, а Феликс, ходят слухи, ро­дился неведомо от какой женщины, иначе почему же отец все время держал его у чужих людей? Аглае решила больше не принимать Феликса в своем доме, а то он еще испортит ее мальчика. Каждый раз, когда Тити приходи­лось сталкиваться с Феликсом, тот всегда сбивал его с толку. Теперь связь с ним была порвана и Тити вновь стал покорен и послушен своей маменьке, как и надлежит благоразумному сыну. Аглае хотела женить Тити по своей воле, а потом через суд потребовать к ответу Костаке, чтобы узнать, терпимо ли такое положение, когда старый человек разбазаривает имущество по прихоти какой-то девчонки и юнца, которые ему никем не доводятся — ни детьми, ни даже родственниками. Такую девицу, как Отилия, нужно отправить в исправительный дом, а Фе­ликса выгнать на все четыре стороны, чтобы Костаке не тратился на его содержание, ибо доходы Феликса — сплошная фикция.

Подобные заявления, поддерживаемые молчаливой яростью Тити, делались только в интимном кругу. На Стэникэ Аглае затаила некоторую злобу, но попрекать его не решалась, потому что ей нужны были его доносы, а кроме того, он был ее юридическим и лично заинтере­сованным консультантом, которому она могла поведать все свои темные планы. С каким еще адвокатом она могла посоветоваться о том, как завладеть наследством брата, не желающего оставлять ей свое имущество? Стэникэ почув­ствовал нерасположение Аглае и в свою очередь разо­злился. Мысль, что ему не повезло и он женился на бед­ной, прямо душила его, и он, преисполнившись благород­ного негодования, начал избегать Аглае и демонстративно навещать дядю Костаке. Стэникэ, словно познав тщет­ность всех человеческих усилий, испытывал то чувство го­речи, какое испытывает романтик перед холодной красотой горного озера, окруженного величественными снежными вершинами. На него, прекрасного человека, который при­вез Лили, чтобы осчастливить юношу, на него, который входил во все дела Аглае, хотя и видел их «аморальность» и считал это ниже своего достоинства, на него, который женился на Олимпии, чтобы возвысить институт брака, очистить его от эгоизма, — именно на него смотрят теперь сверху вниз! С этих пор он не чувствует себя больше свя­занным никакими обязательствами и будет серьезно за­ботиться только о своем будущем. Да, действительно, он любил и, может быть, еще любит Олимпию, он обожал Релишора, но какова наша цель в жизни, цель, которая превыше всех сентиментов? Эта цель — рожать в муках детей (Стэникэ, конечно, думал о моральных муках), ро­жать детей для родины, чтобы оборонять ее границы. Но не может быть никаких сомнений, что Олимпия уже не родит ему другого сына, способность к продолжению рода она утратила. Известно, что Наполеон, для того чтобы иметь наследника, заставил замолчать свое сердце и раз­велся с Жозефиной. Так вот и он, Стэникэ, тоже сделает этот царственный жест.