Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

Стирка – 10

Дано на руки на карманные расходы – 120

Дано в долг – 200

Перчатки – 20

Ремонт в комнате – 60

_______________________________

И т о г о: 770

Март

Квартирная плата за комнату и отопление – 80

Стол 10 лей в день – 310

Добавление к ужину – 100

Дано денег на развлечения – 200

Лекарство – 20

Поездка в Яссы, чтобы осмотреть дом – 100

Носовые платки – 30

Пальто – 40

_______________________________

И т о г о: 880

Апрель

Квартирная плата за комнату и отопление – 80

Строительные материалы – 2142

наткнулся также на стопку замусоленных бума­жек, на которых химическим карандашом были сделаны различные пометки и написаны цифры. Например: 10 мая обед с пирожными — 10 лей; 11 мая деньги на кинемато­граф — 10 лей; 12 мая большие гвозди — 20 лей. Видимо, и эти записки должны были войти в счет. Стало быть, Стэникэ говорил правду: старик мошенничал. Феликс швырнул счет на место и задвинул ящик, услышав за спиной голос Стэникэ:

— Ну, пройдоха, нашел что-нибудь? Есть деньги у старика? Дай-ка я посмотрю.

После минутного колебания Феликс повернул ключ и решительно заявил:

— Ничего нет, кроме этой жестянки с мелочью. А в других ящиках только коробки со спичками.

— Из табачной лавочки, конечно, — уверенно заметил Стэникэ. — Я же говорил, что у него есть табачная лавка, записанная на чужое имя.

Феликс, на горьком опыте научившийся осторожности, подумал, что будет стыдно и даже опасно, если кто-ни­будь узнает о его доходах и о том, как старик обкрады­вал его. Скоро он станет совершеннолетним и избавится от подобных неприятностей. С такими деньгами он смо­жет жить за границей где угодно, посвятить себя науке только ради славы. Однако увидев дядю Костаке, который неподвижно лежал на диване и тяжело дышал, он забыл всю свою неприязнь. У Отилии был такой подавленный вид, она казалась такой чужой в этом доме, что Феликса охватила жалость. Нет, провидение позаботилось о нем, оно дало ему доброго отца и средства к существованию, которых он не достоин. Старик истратил доходы, но не притронулся к основному капиталу. Значит, несмотря ни на что, нужно сохранять спокойствие и выдержку, чтобы помочь Отилии. Она гордая девушка, и любое неосторож­ное слово может ее оскорбить.

Старик взял жестянку левой рукой. Правую он под­нимал лишь с большим трудом — по-видимому, она была слегка парализована. Свело также мускулы в уголке рта, опустившегося вниз, затронуто было и веко. Дрожащей рукой дядя Костаке пошарил в жестянке, достал монету в пять лей, быстро положил ее обратно и вытащил мо­нету в пятьдесят бань, которую и протянул Аглае.

— Что же я сделаю на эти гроши? — воскликнула Аглае. — Нужны деньги на лекарство и для домнула доктора.

Стэникэ кинулся к больному:

— Разрешите, дядя Костаке, я достану сколько надо. Вот этого хватит на лед и на пузырь (и он вытащил не­сколько монет по пяти лей). Тебе, Василиад, я даю де­сять лей, ведь ты домашний врач и не захочешь грабить людей. (Стэникэ вытащил еще четыре монеты, но док­тору отдал только две.)

Больной, видя, что жестянка пустеет, застонал, потя­нул ее к себе и сунул под одеяло. Стэникэ дал Марине десять бань и тихо проговорил:

— Иди к аптекарю на улице Рахова, ты знаешь его, и скажи, что домнул Рациу просил одолжить — ты слы­шишь?— одолжить пузырь для льда. А на десять бань возьми льду.

Постепенно все расселись, кто где мог, и вскоре гости, казалось, совсем забыли о больном. Василиаду, собравше­муся было уходить, Стэникэ сказал:

— Подожди, что ты спешишь, будто тебя дожидается куча пациентов! Посиди здесь как домашний врач, посмо­три, как будет себя чувствовать больной. Ведь мы не го­лытьба какая-нибудь — мы заплатим. — И совсем тихо: — Не будь дураком, при дележе тебя не забудем.

Марина принесла лед и пузырь, и вскоре на лысине старика красовалась круглая скуфейка, придававшая ему забавно торжественный вид.

— Так тебе лучше? — спросила Аглае.

— Лу-лучше! — пробормотал Костаке.

— Что еще надо сделать? — опять спросила Аглае.

— Ничего, — ответил доктор. — Ему нужен покой и больше ничего. Природа сама будет работать.

Стэникэ фыркнул:

— У вас, докторов, тоже есть интересные формулы. Природа работает (шепотом) на наследников.

От усталости и волнения Отилия почувствовала себя нехорошо. Феликс подвел ее к окну и нежно пожал ей руку:

— Будь мужественной, Отилия, я тебе друг, я брат твой!

Увидев эту сцену, Стэникэ многозначительно подмиг­нул остальным.

— В конце концов, мама, — заговорила Аурика,— чего мы здесь сидим? Наверно, уже три часа, а мы еще не обедали. Дядя Костаке полежит и один, ведь с ним останется Отилия, Марина, домнул Феликс.

Аглае приняла благородную позу:

— Это дом моего брата, а я единственная его сестра. Никто в этом доме не сдвинется с места и никто ни до чего не дотронется. Мы должны быть здесь и все охра­нять, мы не можем оставить беспомощного больного, ко­торый не видит и не слышит, одного с чужими людьми.

— Я слышу! — проговорил старик, но так глухо, что не все поняли.

— Он говорит, что слышит, мама! — повторила Олим­пия.

— Это он обманывает! — заверил Стэникэ доктора. — Дорогая теща, все хорошо, но я голоден! Вы хотите, что­бы я, голодный, стоял на страже? Принесите чего-нибудь поесть. У вас ничего нету? Вы не готовите? — обратился Стэникэ к Отилии, которая взглянула на него робко и испуганно.

Не дожидаясь ответа, Стэникэ начал шарить по шка­фам, хлопая дверцами. В самой глубине буфета он нашел закупоренные, покрытые пылью бутылки вина, бутылку ликера и хорошо выдержанное салями, совсем не начатое. По всей вероятности, это были подношения Паскалопола. Все, кроме Феликса и Отилии, весело уселись за стол, и Олимпия церемонно принялась нарезать колбасу тонкими ломтиками.

— Режь потолще, — запротестовал Стэникэ, — боль­шому куску рот радуется.

Олимпия отрезала толстый кусок, в который так и впился Стэникэ, принявшийся жевать его без хлеба.

— Это настоящее салями из Сибиу, изумительное са­лями! Где вы его раздобыли, Отилия?

Девушка пожала плечами, а Олимпия сделала Стэникэ замечание:

— Не будь жадным. Господи, он проглотил колбасу прямо со шкуркой!

— Штопор! — потребовал Стэникэ, как будто он на­ходился в ресторане.

Марина, веселая, словно перемена хозяина радовала ее, бросилась к буфету и достала штопор с отломанным кончиком.

— Эх, дядя Костаке, — укорил больного Стэникэ, вос­седая за столом, — держишь в доме такие вина и не имеешь порядочного штопора.

У больного, лежавшего на спине с резиновой нашлеп­кой на лысине, вид был весьма глупый. Пузырь был не­много прорван, и через лоб, по веку и по щеке стекала тоненькая струйка воды, образовавшая лужицу на воло­сатой груди старика. Хлопнула пробка, и вино, темное, как запекшаяся кровь, забулькало в рюмку Стэникэ.