Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

— Что ты притащила маленькие паршивые рюмки? — набросился он на Марину. — Подай большие хрустальные бокалы, так чтобы можно было почувствовать, что пьешь. Ого, какой аромат! Настоящее бордо, тончайшее бордо! Откуда оно, Отилия?

Не дожидаясь ответа, Стэникэ наполнил бокалы. Со­трапезники подняли было их, чтобы чокнуться, но в по­следний момент, видно, в них заговорила совесть и они выпили, не проронив ни слова. Олимпия нарезала еще колбасы, все молча брали ее с тарелки и жевали. Василиад, склонившись над столом, глотал, как голодный волк.

Поглядев на Отилию и Феликса, Аглае снисходи­тельно обратилась к ним:

— А ты, Отилия, почему не ешь? А вы, домнул Фе­ликс? Ведь не сидеть же вам голодными? Что суждено, то суждено, нужно быть мужественными.

Галантный Стэникэ встал и направился к Отилии, что­бы предложить ей руку и повести к столу.

— Отилия, дорогая, сделай мне удовольствие. Ты же видишь, что и нам тяжело. Ты думаешь, мы не знаем, что такое горе? Разве нам не больно оттого, что дядя Ко­стаке скон... я хочу сказать, заболел? Но ничего, господь милостив, все будет хорошо. Садись за стол, подкре­пись.

Отилия, словно защищаясь, так резко вскинула руки, что Стэникэ не стал больше ее уговаривать и не без иро­нии предложил Феликсу:

— Скажите ей вы, дорогой, объясните, чтобы она по­няла, ведь между вами полное согласие!

Отилия поднялась в свою комнату, а Феликс остался в столовой, не зная, как ему поступить, ибо был уве­рен, что ради Отилии необходимо защищать дядю Костаке, пока он жив, несмотря на все его грехи. Стэникэ ласково протянул ему бокал вина и сказал не допускаю­щим возражения тоном:

— Домнул Феликс, прошу вас ради меня!

Феликс взял бокал, отхлебнул вина и, обратив внима­ние на его кровавый цвет, вдруг вспомнил: ведь в подоб­ных случаях, при ударе, пускают кровь. Он высказал свое мнение Василиаду, и тот, немного смущенный, при­знался:

— Да, действительно, мы могли бы пустить ему кровь, но у меня нет с собой ланцета. — Если хотите, можно по­слать за ним служанку.

— К чему эта кровь, — с отвращением сказал Стэ­никэ.— И именно сейчас, когда мы сидим за столом! Пустяки, с этим можно и подождать. Ведь ему положили лед на голову. Крови у него и без того мало, а вы еще хотите выпустить! Это же больно, оставьте человека в по­кое. Слышите, дядя Костаке? Желаете, чтобы вам пустили кровь и стало больно?

— Да-а-а! — ясно и жалобно ответил старик.

— Ну, это вы бросьте, — воспротивился Стэникэ,— мы лучше знаем, что вам нужно. Потом, потом.

Стэникэ тут же выразил недовольство закуской:

— Господа, к такому вину сухомятка не подходит. Я бы съел чего-нибудь остренького, особенного. Что ска­жете, дорогая теща, пахло у вас сегодня капустой?

— Как же, я готовила сармале [31].

— Браво, ура, пусть несут! — как безумный, закричал Стэникэ, но, вспомнив о больном, понизил голос: — Как вы думаете, ему мешает шум?

Доктор пожал плечами. Аурика достала из буфета та­релки и приборы и спокойно стала накрывать на стол, словно готовилось пиршество. Аглае объяснила Марине, где у нее дома стоят кушанья. Феликс при виде этой сцены почувствовал отвращение и пошел было наверх чтобы разыскать Отилию, но по дороге раздумал, вышел из дому и направился на улицу Святых Апостолов в кон­дитерскую. Он решил купить для Отилии шоколаду.

Сотрапезники, стуча вилками, с аппетитом принялись за еду. Комната наполнилась запахом кислой капусты, шу­мом разговоров, всякими пересудами, которые, по-види­мому, беспокоили больного, так как он старался отодви­нуться подальше к стене.

— А разве дяде Костаке мы ничего не дадим поесть? — жуя, спросила Аурика.

— Сейчас ничего, наоборот, нужно бы... — доктор не закончил фразы.

— Слишком много есть вредно, — заявил Стэникэ. — Конечно, в определенном возрасте. Мне остается еще де­сять лет нормальной жизни, а там прощай еда, прощайте женщины! Полное воздержание. Но ведь и монахи жи­вут!

— Домнул доктор, — спросила Аглае, — все лето я впрыскивала йод. Как вы посоветуете, продолжать мне зимой?

— Не советую, зимой йод может вызвать осложнения, возможна интоксикация.

Удовлетворенная Аглае снова уткнулась в свою тарел­ку. Больной, раздраженный шумом и запахом пищи, за­стонал. Аглае повернулась к нему и проговорила с на­битым ртом:

— Что с тобой, Костаке? Что-нибудь болит? Аурика, поди поправь ему пузырь на голове.

Аурика подошла к старику, он пристально взглянул на нее враждебными и почти ясными глазами, но ничего не сказал. Здоровой рукой он пошарил под подушкой, удостоверился, что ключи на месте, и переложил их по­ближе к себе. Потом тихо спросил:

— Где Фе-Феликс? Фе-Феликс?

— Не знаю, дядя Костаке. Ушел куда-то.

— Оставь ты Феликса, — вмешалась Аглае, — зачем он тебе? Ты болен, лежи себе спокойно, а то лед упадет с головы.

В это время Феликс почти бежал к дому с плиткой шоколада, раздумывая по дороге, что же предпринять. Со­стояние старика казалось тяжелым, обстановка в доме внушала тревогу. Через несколько недель он станет со­вершеннолетним, размышлял Феликс, до того времени он мог бы и потерпеть. Но Аглае ненавидит Отилию, и если старик умрет, она может выгнать ее из дому. Завещал ей что-нибудь старик или даже и завещания никакого не оставит? Если Костаке и сделал завещание, то Стэникэ и вся эта свора могут найти его и украсть. У него, Феликса, есть в кармане кое-какие деньги, и если уж дело на то пойдет, он обратится в суд и узнает, что это за неведомый семейный совет опекает его, а потом предоставит себя в распоряжение Отилии. Но как заставить девушку при­нять от него помощь, не обидев ее?

Феликс нашел Отилию в ее комнате, она сидела на софе, поджав под себя ноги, и нервно покусывала носовой платок. Разорвав обертку шоколада, он отломил кусочек от плитки и протянул девушке. Она молча взяла его и на­чала грызть. Слезы текли по ее лицу. Не зная, как на­чать разговор, Феликс спросил:

— Отилия, о чем ты сейчас думаешь, почему ты пла­чешь и ничего не хочешь мне сказать?

— Папа умирает!

— Может быть, он и не умрет. Я убежден, что непо­средственная опасность ему не угрожает.

— Все, кто там собрался, вовсе не заинтересованы спа­сать его, никакой помощи они ему не окажут.

— Должен признаться, что и у меня такое же впечат­ление. К сожалению, я еще новичок в медицине и не могу набраться смелости проявить инициативу. Все мои позна­ния лишь теоретические. Но мы можем вызвать хорошего специалиста.

— Они не позволят ему прийти.

— Возможно. Я бы пригласил Вейсмана. Он скорее самоучка и эмпирик, потому что учится всего лишь на первом курсе, но практика у него как у настоящего док­тора. Не вызывая подозрений Стэникэ, он посмотрит дядю Костаке, а потом мы проконсультируемся у врача.