Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

— Тити очень слабенький, и мама не хочет, чтобы он переутомлялся. Он и так слишком много сил тратит на живопись.

Симион одобрительно кивнул головой.

— Ну, — крикнула Феликсу Отилия, которая сидела поджав ноги по-турецки на своей софе и что-то шила,— рассказывай, что наговорила про меня Аурика? Я слышала, что, когда меня не было дома, она заходила за тобой.

Феликс, проходивший мимо открытой двери ее комнаты, смущенно остановился.

— Входи же, иди сюда, ко мне.

И Отилия отодвинула свои тонкие ноги, словно Феликс собирался сесть рядом в такой же позе.

— Она, конечно, назвала меня взбалмошной!

— Хуже того! — сознался Феликс.

Отилия, чуть побледнев, взглянула на юношу и положила руку ему на плечо.

— И ты поверил, Феликс?

— Нет! — с чистой совестью ответил он.

— А что она тебе говорила? Наверное, глупости о Паскалополе?

Феликс помолчал, затем, собравшись с духом, спросил:

— Я хотел бы узнать, почему тебе приходят письма на имя Отилии Мэркулеску. Я всегда называл тебя Джурджувяну.

Отилия серьезно поглядела на Феликса.

— Вот оно что! Она сказала тебе, что я чужая!

— Ты чужая! Представить себе этого не могу! Меня огорчило, что она назвала тебя девушкой без дома и родителей. Ведь у тебя есть родители...

Отилия сердито воткнула иглу в работу.

— Ну да, тетя Аглае и Аурика не выносят меня оттого, что боятся потерять наследство... Аурика вообразила, что если она будет говорить, будто у нее богатый дядя, то выйдет замуж... Уродина... Видишь ли, папа мне не родной отец... Мама была уже раньше замужем, и когда вышла за папу, мне было сколько-то там лет... Посмотри! Вот мама и мой настоящий отец. — И она протянула Феликсу чуть надорванную фотографию, с которой кротко глядела Отилия другой эпохи, с длинным спускавшимся на плечо локоном, в платье с панье, она держала под руку полного мужчину, — у него были глаза Отилии. — Но папа меня любит и, кроме того... он обязан заботиться обо мне, потому что мама без всяких документов отдала ему много денег, которые папа вложил в свои дела... Если бы мама не умерла так внезапно, все было бы иначе... Папа хотел меня удочерить... И теперь хочет, но ему не позволяет тетя Аглае... Впрочем, тебе, наверное, безразличен весь этот вздор!

И Отилия вздохнула, заключив свою повесть шутливым жестом.

— Не безразличен, — тихо сказал Феликс. Исповедь Отилии, объяснившая ему тайну ее имени, оставила в его душе какой-то неприятный осадок. Итак, дядя Костаке вовсе не отец девушки. Удовольствие, которое доставляв старику ласки Отилии, вовсе не было таким уж невинным. А Паскалопола Феликс просто ненавидел. И хотя с каждым днем его уважение к Отилии возрастало, но слова Аурики: «о ней рассказывают столько ужасного» —- не переставали звучать у него в ушах.

— Феликс, что вы с Тити делали? — попыталась переменить тему Отилия.

— Мы с ним только познакомились, он хочет, чтобы мы начали заниматься после обеда. Кажется, он мальчик хороший, но немножко вялый.

— И я так думаю, — подтвердила Отилия.

— Я обещал принести ему какую-нибудь книжку. Но у меня здесь ничего нет. Ты позволишь выбрать из твоих? Только боюсь, он твои все знает.

Отилия недоверчиво рассмеялась.

— Тити сказал, что хочет читать? Удивляюсь! Можешь брать любую книгу — уверяю тебя, он не читал ни одной. Потом расскажешь мне о результатах твоих педагогических методов!

После обеда Феликс взял иллюстрированное издание «Пармской обители» и отправился к Тити, который ждал его в саду. Они вошли в дом. Когда они проходили по залу, Тити сделал Феликсу знак, чтобы он ступал как можно тише, потому что Симион уснул (он лег в ночной рубашке, словно была ночь). В своей комнате Тити выдвинул широкий ящик большого стола, где в строжайшем порядке лежали книги, карандаши, пачки открыток. Все книги и тетради были тщательно обернуты и надписаны каллиграфическим почерком по линейкам, чуть заметно проведенным карандашом. Увидев, что Феликс ими любуется, Тити начал демонстрировать и другие свои работы. У него были альбомы, куда он старательно переписывал стихи, разрисовывая и раскрашивая заглавные буквы. Брошюровал и переплетал альбомы он сам. Вместо того чтобы покупать нотную бумагу, он придумал какое-то устройство, вроде гребня, с пятью карандашами, и с его помощью разлиновывал веленевую бумагу. Для хранения рисунков Тити смастерил картонную коробку и тщательно оклеил ее коричневой бумагой, на которой пером изобразил готический орнамент. Учебник латинского языка он воспроизвел полностью: сам изготовил папку, переплет, перерисовал рисунки и прекрасным почерком скопировал текст. Феликс спросил, не думает ли он таким образом сэкономить деньги на покупку книг, но Тити ответил, что просто ему это «нравится». Тетя Аглае купила ему скрипку, но он не умел играть ничего, кроме первых строк упражнений из руководства для начинающих. Гораздо больше, чем самой музыкой, он увлекался собиранием всего к ней относящегося. Он завел себе музыкальный альбом, в который описывал все, что попадалось под руку: популярные арии, итальянские романсы, отрывки из оперных партий, немецкие народные песни.

— Если вам встретится что-нибудь хорошее, — сказал Тити Феликсу, — пожалуйста, дайте мне списать.

— Когда я привезу из Ясс скрипку и ноты, мы сможем играть вместе дуэты, у меня есть сочинения Мозаса, — предложил Феликс.

— Но не теперь, — решительно отказался Тити,— теперь я еще упражняюсь, играю нетрудные вещи и по слуху. Позднее, через несколько лет! (Ему было двадцать два года.)

Феликсу захотелось доказать Тити, что такой метод ошибочен, но он промолчал, не желая показаться педантом.

На вопрос Феликса, чем он может помочь, Тити попросил позаниматься с ним латинским языком. Но ему нужен был только перевод: он хотел, чтобы ему переводили буквально, а он бы вписывал румынские слова над латинским текстом. Все попытки уговорить Тити прибегнуть к какому-нибудь другому способу потерпели неудачу, и Феликсу пришлось диктовать, заглядывая в книгу через плечо Тити, который старательно записывал перевод, время от времени прося повторить то или иное слово. Через полчаса Тити объявил, что ему это надоело, что у него болит голова, и даже не проявил никакого намерения продолжить занятия завтра. Он лишь сказал:

— Отложим на другой раз.

Феликс поднялся, чтобы уйти, и только тут вспомнил о романе Стендаля. Он отдал книгу Тити, спросив, читал ли тот ее. Тити отрицательно покачал головой, взял книгу так, словно это был дорогой альбом, осторожно перелистал ее, едва касаясь пальцами страниц и с особым вниманием разглядывая рисунки.

Прошло несколько дней. Феликс стеснялся идти в дом к Аглае без приглашения. Он несколько раз был в городе, разузнал об условиях поступления в университет, заглянул в антикварные лавки на набережной Дымбовицы. Первое время, по привычке, он спрашивал у дяди Костаке позволения уйти, пока наконец удивленный его просьбой старик не сказал, что он может уходить, когда ему вздумается, днем и ночью... даже ночью. И он с видом заговорщика подмигнул Феликсу, но тот его так и не понял.