Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

— Домнишоара Аурика, то, что вы говорите, должно быть, правда, хотя у меня и нет в этом опыта. Но, по-мо­ему, я лично не могу принести вам никаких неприятностей. Ведь никто не подумает, что молодой человек моего воз­раста, который еще только поступает в университет, на­мерен жениться.

— Почему же нет? — укоризненно, слегка взволнован­ным голосом сказала побледневшая Аурика. — Я знаю многих молодых студентов, которые женились, чтобы иметь возможность продолжать учение. Если к тому же есть и приданое...

— Во всяком случае, вы хорошо сделали, что преду­предили меня, иначе я мог бы повредить вам, сам того не сознавая. Вы меня приглашали... Но больше я не буду приходить к вам...

— Нет, я прошу вас, приходите, домнул Феликс. Ка­кое, в конце концов, нам дело до света! Склонности за­рождаются постепенно...

— Но я, — пролепетал Феликс, — я не чувствую ни­какой склон... никакой вины!

И, бормоча какие-то извинения, он выскользнул за дверь.

— Отилия, ты была права, — сознался Феликс. — Ау­рика неправильно поняла мои визиты. Как сделать, что­бы она оставила меня в покое?

— От Аурики так легко не отделаешься, — сказала Отилия. — Во всяком случае, ты ведь вряд ли соби­раешься на ней жениться, значит, она до конца дней бу­дет ненавидеть тебя.

Позднее Отилия рассказала Феликсу, что Аурика по­жаловалась дяде Костаке, будто Феликс держал себя с ней не по-джентльменски: он на улице, на виду у всех, брал ее под руку, часто входил к ней в комнату и этим ввел ее в заблуждение, заставив думать, что у него серь­езные намерения. Дядя Костаке, обильно уснащая свою речь специальной терминологией, терпеливо разъяснил ей, что Феликс еще несовершеннолетний и как таковой не может нести никакой ответственности.

IV

Постепенно Феликс привык к порядкам в доме дяди Костаке и стал чувствовать себя там хорошо. В этом доме каждый делал что хотел, не спрашивая разрешения у дру­гих, и юноша пользовался полной свободой, которая со­ставляла резкий контраст с суровостью его прежней жизни и оказалась благотворной для его замкнутого характера. Присущая Феликсу внутренняя дисциплина оберегала его от излишеств. Благодаря свободе исчезла его застенчи­вость и пробудилось сознание собственного достоинства. Отношения его с родными были лишены подлинной теп­лоты и сердечности, а окружающие проявляли к нему сдержанное сочувствие, и это еще сильнее развивало при­родное честолюбие юноши. Он нетерпеливо ожидал на­чала занятий в университете, горя желанием взяться за работу и как можно скорее сделать карьеру. Он уже сей­час строил планы на будущее и, перечеркивая в календаре миновавшие недели, считал, сколько месяцев осталось до его совершеннолетия.

— Как-то раз ему понадобилось купить книги и кое-что из одежды, и после некоторого колебания он пришел к дяде Костаке просить денег.

— О! — старик выпучил глаза и долго не мог ничего произнести. Потом, заикаясь, сказал, что у него нет де­нег, затем — что из доходов этого года ничего не осталось и, наконец, что доходы меньше, чем должны быть, и он сам не знает, как выйдет из положения.

— Почему бы тебе не давать частные уроки? — до­верительно предложил он. — И карманные деньги имел бы и мне кое-что давал бы, чтобы я мог улучшить твое со­держание.

Феликс не посмел возразить и даже в этот раз ему не пришло в голову спросить дядю Костаке, каково, собст­венно говоря, его имущество, которым тот управляет. Ему было стыдно перед Отилией. Однако Феликс знал, что за сдачу внаем магазинов и квартир в доме в Яссах долж­ны поступать деньги, и, сделав кое-какие приблизитель­ные подсчеты (он располагал не слишком точной инфор­мацией об этом), пришел к выводу, что ему каждый месяц причитается несколько сот лей, которых с избытком хватило бы и на плату за пансион и на всякие дополнитель­ные расходы. Уроки он давать не хотел, потому что намеревался все свои силы посвятить ученью. Отилия за­метила подавленное настроение Феликса, принялась его расспрашивать и не отстала, пока не выведала всего.

— Папа всегда такой, — возмутилась она. — Не стоит огорчаться, надо просто уметь к нему подойти. Предоставь это мне.

И правда, вскоре после этого разговора Отилия взяла дядю Костаке под руку и ласково повела в дом, чтобы «сказать ему кое-что». Беседа тянулась долго, и Феликс слышал воркотню старика и умоляющий голосок Отилии. Однако Отилия вышла расстроенная и не стала ничего объяснять Феликсу. На другое утро Отилия, в новом кружевном платье, собираясь уходить, подозвала Феликса и шепнула ему:

— Будь спокоен, я все устрою! Мне только надо не­надолго сходить в город.

Вернувшись, Отилия отвела Феликса в сторону и вручила ему триста лей.

— Но я очень прошу тебя ничего не говорить папе!

— Разве не он дал тебе эти деньги?

— Ну да, ну да, разумеется, он! Будь умником и де­лай так, как я говорю... Я все объясню тебе позже.

Постепенно Отилия стала в глазах Феликса настоящей хозяйкой дома, и он привык говорить с ней обо всех своих нуждах, так как дядя Костаке в подобных случаях начи­нал нарочно заикаться и спешил уйти. Но вместе с тем Феликса все более властно влекло к девушке. По ночам его неотступно преследовал образ Отилии и мучил страх, что этот образ исчезнет. Ему страстно хотелось, чтобы она была рядом, и часто он долгие часы лежал без сна. Вечерами в саду составлялась обычная партия в табле, но до Феликса снизу не доносилось почти ничего, кроме голоса Отилии. Когда девушка быстро взбегала по лест­нице или говорила с ним, его бросало в дрожь. Порой в нем вдруг пробуждалось желание поцеловать ей руку. Если Отилия выходила в сад, Феликс нетерпеливо искал повода тоже оказаться там и наконец спускался туда с книгой. Отилия держалась с ним запросто, не стесняясь, и это волновало его. Но ему никак не удавалось стать ближе к ней, потому что она почти целыми днями не бы­вала дома, а когда возвращалась, все семейство уже было в сборе. Отилия относилась к нему дружески, но немнож­ко снисходительно, как будто он был безобидное суще­ство, которого не приходилось остерегаться. Лишенный общества самой Отилии, Феликс пребывал в мире ее ве­щей. Ему нравился тонкий аромат, долго сохранявшийся после того, как она проходила мимо, милый беспорядок, по которому он узнавал, что она побывала в комнате, за­бытые среди книг предметы, записки. Как-то Отилия по­слала Феликса наверх принести ей наперсток. Юноша вошел в ее комнату, где царил забавный хаос. В постели на книге лежала туфля, вероятно, для того, чтобы не за­крылся слишком туго переплетенный том. Ковер был усеян нотными тетрадями, очевидно, разбросанными во время отчаянных спешных поисков. В коробке, где следо­вало искать наперсток, были перемешаны вместе иголки, тонкие носовые платки, визитные карточки, надкушенные плитки шоколада. Здесь, в комнате Отилии, Феликс чув­ствовал себя ближе к девушке, чем возле нее самой. Когда он уходил в город, Отилия иногда давала ему мел­кие поручения, и он нетерпеливо ожидал их или даже сам на них напрашивался. Правда, ему не всегда удавалось избежать мягких упреков: