Джордже Кэлинеску - Загадка Отилии

Если Тити был приветлив, но сдержан, то Аурика, наоборот, вела себя с Феликсом все более непринужденно. Каждый день после пяти «часов она облагалась в казавшийся ей эффектным наряд — белую блузку и черную широкую плиссированную юбку, — сильно пудрилась и, что в те времена считалось совсем неприличным, ярко румянила впалые щеки. Аурика выходила на проспект Виктории и, проделывая свой неизменный маршрут, быстро шла сначала по одной, потом по другой стороне улицы. Она ждала какого-нибудь приключения, но приключение почему-то запаздывало. Один-единственный раз ученик военного училища, введенный в заблуждение ее внешностью, шел за ней до самого дома. Аурика в сильнейшем смятении ворвалась во двор и объявила Аглае:

— Maman, maman, идет офицер.

Но офицер, устрашенный добропорядочным видом дома и отсутствием верной приманки, прошелся несколько раз по улице и исчез. В этот вечер Аурика заперлась у себя в комнате и не вышла к столу. У нее была своя таинственная теория, согласно которой наглость являлась положительным качеством для мужчины. Одно только присутствие мужчины, особенно молодого и неженатого, приводило ее в волнение.

— Maman, идет Паскалопол!.. Maman, прошел Филипеску!

Если на улице к ней приставал хорошо одетый человек, она не считала это непристойным. Разумеется, она не от¬вечала, но, изобразив крайнее изумление, ускоряла шаг, ожидая большей настойчивости. Аурика говорила о замужестве с таким увлечением, точно оно являлось единственной серьезной целью жизни. Самая заурядная партия представлялась ей «счастьем» для девушки. Она всегда первая узнавала обо всех свадьбах среди своих знакомых, являлась на каждую из них, хотя бы для того, чтобы постоять в притворе церкви, изучая невесту до и после обряда, и всячески давала понять жениху, что он потерял ее уважение. Она коллекционировала золотые нити из свадебных головных уборов, как одержимая бегала по гадалкам.

— Вообразите, какое счастье, он взял ее без приданого! — говорила она иногда о какой-нибудь своей приятельнице.

— Ничего, и тебе бог даст, ведь у тебя есть все, что надо, — утешала ее Аглае, — только будь посмелее, потому что теперь мужчины предпочитают этих молодых сумасбродок!

И Аглае недружелюбно кивала в сторону дома Отилии.

Однажды, проходя по проспекту Виктории, Аурика встретила Феликса и тотчас же предложила ему сопровождать ее. Она даже, улучив удобный момент, попросила взять ее под руку, чтобы не дать повода думать, будто она гуляет с посторонним мужчиной. С тех пор Феликс, боясь встретить ее опять, с величайшей осторожностью огляды­вался на улице, но как-то раз снова был пойман и принуж­ден пройтись по проспекту Виктории, вися на локте Аурики, как собачка на короткой сворке. Мимо них про­ехала великолепная коляска, и чья-то рука чуть заметно помахала им оттуда.

Только когда коляска была уже далеко, Феликс сооб­разил, что в ней сидели Отилия и Паскалопол. Аурика с завистью сказала:

— Вы видели? Паскалопол каждый день катает ее, привозит всякие подарки. Вот счастливица! И что он только в ней нашел?

Феликс нахмурился, ему было неприятно слышать, что имя Отилии связывается с именем Паскалопола, но Аурика поняла его иначе:

— Неужели вы считаете, что Отилия может кому-ни­будь понравиться?

Феликс встрепенулся.

— Мне кажется, что вы несправедливы, домнишоара, Отилия очень красива и вдобавок образованна и талантлива.

— Вы полагаете? — с сомнением спросила Аурика.

— Кроме того, почему вы сейчас же заподозрили, что между домнулом Паскалополом и Отилией непременно существуют какие-то особые отношения? — попытался прощупать почву Феликс. — Домнул Паскалопол одинок, детей у него нет...

Аурика лукаво усмехнулась:

— Вот и видно, как вы неопытны. Отилия хитрая, она ищет только пожилого, богатого мужчину, который бы женился на ней. Но я не думаю, чтобы Паскалопол был настолько лишен вкуса. А как по-вашему?

Феликс промолчал, делая вид, что такая мысль ему и в голову не приходила.

Убедившись, что Феликс избегает встреч с ней на улице и либо вовсе не появляется на проспекте Виктории, либо выходит лишь в те часы, когда она дома, Аурика стала под различными предлогами звать его к себе, не стесняясь присутствием посторонних. Аглае не возражала против этих уловок и даже поощряла их, ласково погляды­вая на Феликса и в нужный момент исчезая. Аурика теперь уже принимала его не в гостиной, где висели картины, а объявив, будто хочет показать ему что-то интересное, уво­дила в свою спальню и сажала поближе к себе. С некото­рых пор Аурике не давала покоя мысль, что в доме дяди Костаке Феликс лишен тех гастрономических удовольствий, которые можно получить в семье, где хорошо ведется хо­зяйство.

— Я все думаю — как вы можете там жить? — гово­рила она участливо. — Отилия ничего не умеет, а Марина лентяйка.

Как-то раз Аурика спросила Феликса, любит ли он слоеные пирожки с вишнями. Ничего не подозревавший юноша ответил утвердительно. Назавтра Аурика с таин­ственным видом повела его в свою комнату. Там на сто­лике стоял большой поднос с пирожками, и Аурика, уве­ренная в том, что Феликсу это доставит удовольствие, принялась усиленно его угощать. В другой раз вместо пи­рожков его ждало смородиновое варенье. Слабый голосок Аурики начал приводить Феликса в ужас, и однажды, заметив, что она направляется по двору к дому Костаке, он быстро выскочил в ворота на улицу. Для того чтобы застать его, Аурика стала приходить во время обеда и, когда он кончался, настойчиво тащила Феликса к себе. Как-то раз Феликс, взглядом прося помощи у Отилии, попытался оказать сопротивление. Отилия тихонько рас­смеялась и подлила масла в огонь:

— Иди, Феликс, не отказывайся. Аурелия очень хо­рошо делает пирожные.

— Я очень прошу пас, — упорно внушала Феликсу Аурика, — никогда не входите к нам с улицы, а только через калитку. Вы ведь знаете — репутация... А вы — молодой человек, это может мне повредить...

В другой раз намек был до такой степени прозрачен, что это перепугало Феликса.

— Нам, молодым девушкам, очень трудно приходится, потому что мы не знаем, с кем имеем дело, — сетовала Аурика. — Мы — создания слабые, не можем отвергнуть авансы мужчин, а если потом дело на этом и кончается, мы остаемся скомпрометированными. У меня была прия­тельница, которая принимала авансы одного молодого че­ловека, думая, что он искренен. Его допускали в дом, в ее комнату, на глазах у родителей и знакомых, а он не оказался человеком слова. Всем известно, как зол свет, по­этому нужно, чтобы мужчина сразу же объявил, какие он имеет намерения.

Вся речь была так явно адресована Феликсу, что он на несколько мгновений онемел, но затем, поняв, чем ему это грозит, решительно ответил: