Валерий Горбунов - Секреты для посвященных

Парень держался вызывающе, странный он какой-то. В его лице всего немножко больше, чем нужно. Слишком густая шапка черных волос, слишком широкие брови, слишком большой рот с искривленными тонкими губами, слишком яркий, почти лихорадочный блеск в близко посаженных черных, как антрацит, глазах. Все это усугублялось выражением мрачной решимости.

Напевая, он глядел прямо перед собой. Там, на другой стороне улицы, стояли назначенные к капремонту строения с зашитыми на первых этажах фанерой проемами окон. У парня было недоброе замкнутое лицо. Казалось, его внутренний мир наглухо закрыт для посторонних, как вот эти заколоченные фанерой дома.

«Перентсов — это, должно быть, родителей», — догадался Вячеслав. Парень ему с первого мгновения не понравился. Это нахальство — сидеть на редакционном крыльце и как ни в чем не бывало распевать блатные песни. Явный вызов. А вот девчонка, склонившаяся над своим нехитрым рукоделием, вызвала щемящую жалость. Подумалось о ее родителях, которые растили себе на радость это голубоглазое существо, а оно вдруг отдалилось от них, ушло из дому, чтобы принять над собою беспощадную власть какого-то амбала. Куда ее заведет?

— Вы что тут, ребята, взыскуете? — поинтересовался Вячеслав.

Девушка аккуратно перекусила зубами нитку и ответила:

— Мы к Вячеславу Грачеву. Нам сказали, что он скоро будет.

— А что вам от него надо? — удивился он. И тут же вспомнил: — Ах, да! Телефон доверия! Почему же вы пришли без звонка?

— Мы решили сразу. — Она усмехнулась: — А разве нельзя?

Честно говоря, Вячеслав точно сам не знал, что нельзя, а что можно. Легкомысленно было, конечно, открывать «Телефон доверия», предварительно не изучив проблему. Он решил больше спрашивать, чем отвечать:

— Где вы живете, ребята?

— Нигде. Мы ушли из дому.

— Ушли? А куда, если не секрет? Где вы теперь обитаете, чем кормитесь?

Девушка снова махнула рукой, и снова шарик покачнулся над ее головой.

— Где придется. В брошенных зданиях. Иногда ночуем в парках, когда холодно — на вокзалах. Вообще-то мы летом подаемся в теплые края.

— А чего вы хотите? Чего добиваетесь?

— Ничего. Хотим жить, как нам нравится.

— То есть не учась, не работая?

— Вот вы учились и работаете. А разве вы счастливы?

Вячеслав задумался: счастлив ли он? Ну, это долгий разговор. Сейчас — не время. Ему в голову пришла неплохая мысль: заставить этих двоих рассказать о себе.

— Вот вы говорите: вас не понимают. Так расскажите же о себе. А мы напечатаем.

Лера снова обменялась быстрым взглядом с хмурым парнем и сказала:

— Уже написали.

— Написали? Кто?

— Мы. Я и Дик.

— Так давайте… — Вячеслав протянул руку.

Она покачала головой:

— У нас сейчас нет. Мы сначала хотели на вас посмотреть.

— Ну и что, посмотрели?

Лера смутилась:

— Да…

Дику эта сцена не понравилась. Он нахмурился.

— Вот что, ребята. Я сейчас тороплюсь, меня ждут, — Вячеслав немного поважничал. — А вы подумайте и приносите свою писанину. Можно ко мне домой. Попьем кофе. Поговорим. Условились? Запишите адрес.

Лера снова посоветовалась с Диком взглядом:

— Хорошо.

— Можно, я щелкну вас на память?

Дик с неудовольствием передернул плечами. Лера взяла инициативу на себя:

— Снимайте. Только чур — нам по фотке. Договорились?

— Договорились.

Стоя на крыльце, Вячеслав проводил их взглядом. Лера шла, волоча за собой бледно-салатовый шарик, словно упирающуюся собачонку. Дик что-то с недовольным видом выговаривал ей.

…И вот теперь Лера одна, без своего спутника, стоит перед Вячеславом. И осыпает его проклятьями.

— Что же случилось? Расскажите толком.

Лера давится слезами:

— После того как вы напечатали свою гнусную заметку, они взяли и забрили его в солдаты!

— Призвали в армию? Так, наверное, пришел срок?

Она выкрикнула с яростью:

— В том-то и дело, что не пришел! Его призвали досрочно! Да-да! Из-за вашей паршивой заметки. Зачем вы его так сфотографировали? Он у вас похож на дебила. Это вы нарочно сделали. Эх, вы… Только о себе и думаете. Вам бы только покрасоваться. Трепач!

Ее миловидное лицо исказилось и стало некрасивым. Ссутулившись, она стала спускаться с лестницы. Сзади она была похожа на старушку, силы в ее теле не было, дунет ветер — и улетит.

Сдав рукопись в секретариат (заместитель ответственного секретаря пробежал материал по диагонали, воскликнул: «Ну ты, старикан, даешь!» — украсил статью размашистой подписью), Вячеслав отправился в библиотеку. Взял подшивку своего еженедельника за последнее полугодие и отыскал там злополучную фотографию, на которой были изображены угрюмый подросток с гитарой и девчонка с воздушным шариком в руке. Внимательно прочел текст, сопровождавший снимок. Сейчас написанное его собственной рукой не понравилось Вячеславу. Приходилось признать: девчонка права. Ему не понравился Дик, в результате тот предстал перед читателем в самом невыгодном свете. В нем как бы сосредоточились, слились воедино те отрицательные черты, которые сегодня беспокоили старших в молодом поколении, — цинизм, отрицание того, что сделано отцами, чувство безответственности и вседозволенности. Поглядев на доверчиво прильнувшую к плечу парня юную миловидную Дюймовочку, читатель испытывал страстное желание защитить беззащитное создание от губительного, развращающего влияния этого мрачного типа… А ведь Вячеслав, по существу, ничего не знал об этом парне в то время, когда публиковал свой снимок. Так ли тот плох, как показалось ему?

Дома, в шкафу, среди бумаг где-то валяется школьная тетрадка, исписанная детским угловатым почерком. Исповедь. Лера принесла ее Вячеславу в надежде, что он поможет ей и Дику разобраться в том, что с ними происходит. То был крик души. Или вернее, двух душ. Но он его не услышал. Тетрадка осталась непрочитанной.

У Вячеслава стало гадко на душе. Он подошел к зеркалу, прикрепленному к стенке шкафа с внутренней стороны. Однажды в сердцах он сильно хлопнул дверцей, зеркало треснуло, образовалось три осколка, которым распасться мешала рамка. Теперь это разбитое стекло напоминало зеркало в «комнате смеха». Но Вячеславу сейчас было не до веселья. Он поглядел в зеркало. Лицо его было деформировано: два глаза сблизились, подбородок скособочился и отъехал в сторону. На Вячеслава глядел урод. Причем злой урод. А может, он такой и есть?

На него иногда находили приступы самоотрицания. Он вдруг становился противен сам себе. Ему не нравилось в себе все — от внешности до внутренней сути. Сейчас был как раз такой случай.