Александр Изотчин - День учителя

Пройдя через турникеты, Андрей Иванович в очередной раз порадовался, что в метро теперь не жетоны, а карточки на десять поездок, — реже надо стоять в очереди. Покупать жетоны было бы особенно неудобно сейчас, когда спешишь. А копить их — много места занимают… На платформе собралась значительная толпа, но Мирошкин не сомневался, что ему удастся сесть. Он давно уже приметил место, напротив которого обычно открываются двери поезда. «Пражская» — конечная станция на ветке, поезда приходили на нее пустыми, и, быстро забежав в вагон, всегда можно было устроиться на диванчике. Так получилось и на этот раз. Часть пассажиров осталась на платформе, принципиально решив ехать сидя и сомкнувшись напротив закрывшихся дверей вагона. Поезд пошел в тоннель. Люди как по команде достали кроссворды. Оглядевшись, Андрей Иванович отметил, что ни одной, не то что симпатичной, но даже относительно молодой девушки-женщины в вагоне не оказалось. Обручальное кольцо перестало тяготить. Он спокойно положил руки на сумку и закрыл глаза. В сумке лежала книга, но Мирошкин решил «уснуть», не желая уступать место старухам, которых также пока в вагоне не было, но которые могли войти на какой-нибудь ближайшей станции. «И куда они прутся ни свет, ни заря? Сидели бы дома, старые! Ветка сирени упала на грудь… Тьфу! Привязалась!» — Андрей Иванович задремал.

Сколько Мирошкин себя помнил, его всегда интересовал противоположный пол. В детском саду он никогда не засыпал в тихий час, зная, что хохотушка Оля, укладывавшаяся спать на соседней раскладушке (большая игровая комната в саду служила и спальней), дождавшись, когда воспитатели выйдут куда-нибудь, будет, приподнимая одеяло, демонстрировать мальчикам то «писю», то «попу». Тогда же Андрей начал заниматься онанизмом — поскольку не знал, чем занять себя во время часового бессонного вылеживания в постели. Но он благоразумно сумел утаить свои игры и от родителей, и от воспитателей, в отличие от нескольких мальчиков в группе и той же Оли, которая настолько пристрастилась к этому занятию, что уже не могла сдерживаться, и даже на детской площадке отсаживалась в сторонку от прочих детишек и начинала трогать себя. Разразившийся в связи с этим скандал, сопровождавшийся тем, что Олю и других маленьких онанистов начали таскать к появившемуся в садике психологу, заставил Андрюшу постараться проявить силу воли и отказаться от постыдного занятия. Взять себя в руки (в переносном смысле) ему так и не удалось, он продолжал мастурбировать, хотя и считал это чем-то ужасным, вплоть до того момента, когда, уЖе в пионерском лагере, ему в руки не попала привезенная кем-то из ребят замусоленная брошюрка, изданная обществом «Знание» и посвященная проблемам секса. Главу о мастурбации Андрей прочел несколько раз, уяснив, что ничего вредного в этом нет, если, конечно, не предаваться онанизму постоянно, забросив прочие дела.

В пионерском лагере он провел всего две смены — в 12 и 13 лет. И здесь его тяга к девочкам смогла проявиться в более осязаемых формах. Он аккуратно посещал дискотеки, никогда не променивая их, подобно некоторым мальчикам, на занятия выжиганием по дереву или изготовление моделей самолетиков. Разве дымок, поднимавшийся при прикосновении выжигательного аппарата к фанере, мог сравниться с тем ароматом, который Андрей ощущал, танцуя с девочкой из отряда, с каждым танцем все более и более прижимаясь к ней?! Хотя, надо отметить, все девочки пахли одинаково — ведь душились они обычно одними и теми же духами, которыми родители снабдили какую-нибудь одну из них, позажиточнее. А застежка лифчика! Какие эмоции переживал пионер Андрей Мирошкин, как бы случайно проводя рукой по спине партнерши по медленному танцу! Ах как не вовремя родители получили участок земли под Заболотском и приступили к строительству дачи! Еще год и Андрей, отправившись на лето в более старший отряд, мог встретиться с ребятами, пережившими первый сексуальный опыт (или по крайней мере с гордостью рассказывавшими об этом), тем удалось бы создать в отряде «взрослую» атмосферу, от танцев Мирошкин, возможно, перешел бы к прогулкам по вечернему лагерю, сначала несколькими парами сообща, а затем разделившись…

Собирая ягоды в лесу за забором пионерского лагеря, Андрей несколько раз натыкался на землянку, выкопанную более старшими пионерами, утащившими для этого лопаты с лагерных пожарных щитов. Судя по лежавшим в землянке матрасам, каким-то образом также украденным, забиравшиеся под землю юные ленинцы играли здесь вовсе не в партизанский штаб. Еще год — и кто знает… Такие примерно мысли занимали Андрюшу Мирошкина, когда он первый раз ступил на голое поле близ деревни Федоткино, на котором семьям офицеров военного училища выделили по шесть соток.

С мечтами о занятиях любовью на лагерном матрасе пришлось расстаться. Впрочем, и в школе жизнь начала бить ключом! В седьмом классе мальчики уже не могли сдерживать накопившуюся сексуальную энергию и начали выбрасывать ее вовне. Просмотра мутных порнографических фотографий им уже не хватало. Жертвой темперамента одноклассников стали несколько крупных девочек, но особенно от их внимания страдала Наташа Кукушкина — рослая девица с уже не по-детски развитой грудью. Она так и ходила по школе, скрестив руки на своих достоинствах, как будто ей было холодно, и все время с опаской оглядывалась по сторонам. Опасаться было чего — стоило только Наташе уклониться в сторону от прогуливавшихся по коридору учителей, к туалету или на лестницу, как ее неминуемо настигало возмездие за это легкомыслие в лице одноклассников под предводительством Мишки Вахрамеева, выросшего и превратившегося в весьма испорченного подростка. Они хватали Кукушкину за руки, прижимали к стене и начинали лапать. Девочка поднимала отчаянный крик, пыталась отбиваться ногами, но ей мешала длинная юбка. Крик отпугивал озабоченных мальчишек, а Наташа продолжала свой путь как ни в чем не бывало. Она никогда не жаловалась ни родителям, ни учителям. Иногда Андрею казалось, что ей такая игра даже нравится. Сам он принимал в этой дикой забаве участие лишь один раз. В отличие от Вахрамеева, родители которого были простыми рабочими на «Башмачке», а сам он с трудом тянул учебу на тройки, Мирошкин был всегда твердым хорошистом, возглавлял совет отряда класса, собирался вступать в комсомол, и его семья принадлежала к заболотской интеллигенции. Но в тот весенний день видно и у него совсем ослабли морально-нравственные ограничения. Они стояли с Вахрамеевым около дома и обсуждали перспективы написания городской контрольной работы по алгебре. Для Мишки контрольная по любому из школьных предметов таила опасность, а Мирошкин уже начал ориентироваться на гуманитарные области знания, постепенно задвигая математику-физику на второй план. Поэтому опасения Вахрамеева и его не оставляли равнодушным. Вдалеке показалась, как всегда, «озябшая» Кукушкина. «Мирошка, за мной. Зажмем Куму!» — прошептал Вахрамеев и, не дожидаясь ответа, кинулся вслед за девушкой. Кума — было школьное прозвище Кукушкиной. Андрей, не вполне соображая, что делает, последовал за Мишкой. Все складывалось для них, если так можно выразиться, удачно. В подъезде девятиэтажки не было никого, кроме Кукушкиной, ожидавшей лифт. Вахрамеев как коршун налетел на одноклассницу и, зажав ей голову под мышкой, потащил на лестницу. Андрей последовал за ними и стал свидетелем отчаянной борьбы — большая Кукушкина с побагровевшим лицом, торчавшим из-под руки Вахрамеева, пыталась вырваться, а тот, будучи значительно меньшего роста, силился удержаться на ней, одновременно шаря по телу девушки рукой. Судя по всему, Наташкина грудь его уже интересовала меньше, а потому, задрав ей юбку, под которой показались толстые кукушкинские ноги и зад, одетый в белые трусы, Вахрамеев лез к девушке в белье. Но «прелести» одноклассницы оставались для него недоступными, поскольку ему не хватало длины рук, да и Кукушкина билась как необъезженная лошадь. Над схваткой на стене красовалась задорная надпись-стишок: «Ежик по травке бежит и хохочет/Ежику травка пиписку щекочет/Кончилась травка, гравий пошел/Ежик домой без пиписки пришел». Подошел вызванный Кукушкиной лифт. Услышав звук открывавшихся дверей, жертва домогательств совершила такой силы рывок, что не только освободилась, но и уронила на пол потерявшего равновесие Вахрамеева. «Держи ее!» — простонал тот, но Андрей даже не двинулся с места. Лифт закрылся, увозя отстоявшую свою честь Кукушкину.