Александр Грог - Время своих войн 1-2

В Чечне, поминая того самого, годами склоняемого «японского городового», въевшегося в сознание еще с газетных передовиц русско–японской войны, повидали многое, раньше невозможное, и даже казалось бы уму непостижимое. И дурное взаимодействие в войсках, когда оставалось только скрипеть зубами от безалаберности и бестолковости. Когда лучшим инструментом уничтожения противника должна была служить связь, наводка на цель, а даже это не работало. Чего проще — подсветить объект с помощью спецсредств, «на луч», но спецсредства, едва появившись, вдруг, изымались из–за их «дороговизны» и «ненадежности», а те характеристики, те восторженные отзывы, которые давали им сами, пропадали, так и не дойдя до института разработчика.

Это превратилось не в случай, а в некую норму. Все чаще всплывало слово ПРЕДАТЕЛЬСТВО.

Между тем, в Чечне встретились и со своими старыми знакомыми по Афганистану. Некоторых из них узнавали по характерному «почерку» — местам выбора засад, ухода от преследования, особенностям установки мин, и конечно же, зверствам — сопутствующему инструменту устрашения, развлечения и снятия стресса среди людей не мыслящих себя без войны. Иные встречи расценили как подарок судьбы, и свели счеты, которые, после окончания Афганской, и не чаяли свести. На тот славный момент, если жалели о чем, так это то, что время отшагнуло на другую географию, и не было среди этих наемников их давних американских учителей. Неизвестно о чем думали пакистанские инструктора, но явно не рассчитывали так быстро и бесславно сгинуть под чужим небом… Жил, не жил, а помирай…

В свою «Чеченскую» отказались принимать награды, поскольку смотрели на вещи мира — его блестящие побрякушки — по иному. Но опять же Сергей — Извилина надоумил. Рассказал, что в период гражданской войны офицеры Белой гвардии отказались от наград, поскольку не могут существовать подобные поощрения за войну с собственным народом. Власть способна что–либо открыто запретить, если только ее уважают или боятся. Это и явилось началом всех сложностей, самого пристального внимания в их адрес, настолько пристального, что пошла серия неких «случайностей», могущих фатально повлиять на здоровье.

Если человек отказывается от награды, он стоит большего. Но этим он и подозрителен.

Всякая власть лжива, а ожидать справедливых решений от нововластия России — полностью ей чуждого, более чем странно. Пришлось уйти со службы «вчистую», а Казаку — человеку вспыльчивому, заводному, всегда готовому на ответ «с превышением», сперва под суд, потом в колонию, а с побега на нелегальное.

Каждый должен самостоятельно придти к тому, что собственные медальки следует хранить в стеклянной банке из–под давным–давно съеденного варенья. И столь же трезво оценивать, которая из них за что; отделив юбилейные — к определенной дате; к тому, что сочли, что ты просто хороший человек (что сомнительно); еще какие–то по «факту участия»; тому, что просто выжил в каком–то случае — опять же сомнительного смысла награда, поскольку тем, кто не выжил, эти железки вроде бы ужу и не к чему, а они их более достойны… хотя бы, собственным фактом смерти — некой отметкой в пути остальных. Исключительная храбрость с неудачливостью равняются, и награждаются они вровень — посмертно…

О смерти не думали. Да и живет ли человек, когда придается размышлениям о смерти? Первый наследник — долг…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

2004 октябрь

«В сообщении на пресс–конференции главы Госсовета Чеченской республики Тауса Джабраилова, огласившего демографические итоги войны в Чечне, стоит обратить внимание на тот факт, который пресса так и не пожелала заметить: из 150–160 тысяч человек, погибших за время обеих чеченских войн, лишь 30–40 тысяч были чеченцами. В республике, где большинство — чеченцы, по какой–то странной прихоти гибли в первую очередь иные народы, «нечеченцы». Судя по всему, действовал какой–то «неучтенный фактор», выбирающий себе жертв по национальному признаку. Следует говорить о планомерности уничтожения и вытеснения из края всего не титульного, инородного населения, начавшееся еще до войны…»

(конец вводных)

----

— К чертям все собачьим! О бабах, только о бабах!

— О женах тоже можно?

— Валяй!

Вообще–то о женах говорить не принято, но если человек настаивает… Девку опрокинуть на спину можно… да хоть бы и в крапиву, но лучше бы на родной сторонушке. В зарубежье и крапива не та, и девки не те. Не терпят, ждут лучшего, орут неправильно. В общем, в зарубежье девки зарубежные. Зарубежных оставь под зарубежные дела, своих — под свои, а вот про остальных поболтать можно.

— Я женат, а раз так — чего в моей семье не может быть согласно здоровой логике вещей? Феминизма, суфражизма и онанизма!..

— Хорошо сказал, только я не все слова понял.

— Я тоже. Онанизм — это что? — спрашивает Миша. — Ей богу, знал, но забыл…

— Это торжество фантазии над практикой!

— Не понял.

— Замполит — покажи.

Замполит берет в руки огурец, надкусывает кончик… Все замирают.

— Ебыческая сила! — восклицает Беспредел. — Вона оно что!

Седой в общей тишине звонко стукает Мишу ложкой по лбу.

— Трындец!

Седой стукает еще раз, уже разливной.

— Михайлыч, не уходи никуда! Я за лопатой! — предупреждает Сашка и делает вид, что встает.

— Зачем?

— Лоб с лопату — ею примерюсь!

— Зачем?..

— Уф-х!

— Ах-х!

— Ох–хушки!

— Держите меня семеро!

— Ну ты, Миш, право… Хуже лихорадки! Нельзя так человеку смеяться!

— А что я такого сказал?

— Молчи, Михайлыч! Козленочком станешь!

— Леща ему!

— Рви, Михайлыч, кушай — вот этот с икрой. Только молчи!

— Думать можно?..

Дум в голове, что дыр в решете — каждая своим сквозит. Тут кто–то вспоминает, что Извилина хоть свое «удиви» и выложил — тут зачтется и само его предложение на «удиви», но теперь ему, как это принято, за Молчуна, за напарника своего выговариваться, поскольку у того трех слов подряд не вытянешь, а в два путевый рассказ не уложишь.

Извилина не перечит, рассказывает:

— КГБ, что в общем–то не удивительно, порой занимался делами мутными. Одно из сплошь засекреченных подразделений при КГБ СССР носило название: «Отделение аномальных явлений и нетрадиционных технологий». Эти и подобные работы в России были прекращены в 1992–93 годах по прямому распоряжению Агентства Национальной Безопасности США. Приказ о прекращении работ был подписан Юрием Скоковым — тогдашним премьером «на раз».

— На раз — это как? — удивляется Миша.

— Одноразового применения, — говорит Замполит. — Вроде гранатомета «Муха» — стрельнул и выбросил. Вроде Кириенки, премьера для одного дела — который, кстати, Израитель по настоящей своей фамилии, но еще больше по сущности — вот тот стрельнул, так стрельнул по России! Моментом всеобщее обнищание устроил, его потом Дефолтом назвали.