Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории

— А это все равно ни к чему бы не привело, — тотчас заговорила Руженка. — Здесь, дома, слишком мало простора для ее честолюбия. Зато там она может куда как размахнуться — за стойкой бара…

Вон как! Руженка, выпив бокал вина, пытается острить, хотя остроты-то туповаты. У нее опять новая прическа, на сей раз этакий молодежный «хвост», и над шутками товарищей хохочет громко, пожалуй, громче всех, ее одну только и слышно, и вертится на своем стуле, привскакивает, даже рюмку опрокинула…

— Вижу, вы тоже на Руженку глядите, — наклонился к Крчме пан Понделе. — Заметил я, уже не шлет она Камиллу таких взглядов, словно просит помочь ей разгадать тайну любви. — Старик отхлебнул вина, довольный своим цветистым слогом. — Впрочем, в ее возрасте, поди, не так уж много осталось этих неразгаданных тайн…

Камилл, услыхав свое имя из уст бывшего служителя, догадался, в какой связи оно было упомянуто, и это явно было ему неприятно; он громко спросил:

— Пан Понделе, а где же ваши «историйки»?

— Да я за эти годы все перезабыл! — Тем не менее, польщенный, он хлебнул для куража гамзы. — Как мы ходили навестить Мариана? — Он взглядом посоветовался с Камиллом, после чего торжественно поднялся. — Когда Мариан после Мюнхена остался без родителей, его должен был взять к себе на время какой-то родственник, а потом переправить в Англию. Но тем временем немец проглотил нас с потрохами, с Англией этой самой ничего не вышло, да и с родственником тоже, — короче, несколько месяцев мальчишка жил практически один.

Понделе глянул на Мариана, как бы спрашивая подтверждения; тот неохотно, с рассеянной улыбкой, кивнул.

— И вот раз как-то, в первую переменку, является ко мне Камилл — мол, Мариан не пришел в школу, так не могу ли я выяснить, что с ним такое. Но школа не голубятня, даже служитель не может покидать ее, когда ему хочется, и отправился я к Мариану только после уроков, вместе с Камиллом. Нашли мы Мариана тяжело больного, ртуть чуть из градусника не выскочила. Слава богу, говорю, парень, а то мы с Камиллом уж думали, не гестапо ли тебя забрало.

Как всегда при выступлениях Понделе, в зале наступила тишина.

— Пока мы так болтаем, выглядывает Камилл из окна и бледнеет: у дома остановилась черная машина, вышли из нее двое, причем один — в кожаном пальто. «Может, они и впрямь за мной, — говорит Мариан, глянув на улицу, — так что бегите скорей! Сюда, там в конце галереи пожарная лестница на плоскую крышу, оттуда переберетесь на галерею соседнего дома, а там уж нормально по лестнице вниз и на улицу! Скорее!» — «Я останусь с тобой!» — геройски заявляет Камилл. — «И глупо: я знаю случай, за кем-то пришли, а для верности забрали всех, кто там случайно оказался. Мотайте отсюда!» — Мариан вытолкал нас на галерею, вполне хладнокровно, хотя и был в жару, и запер за нами. А мы еще видим в окно: он ключ прячет, чтоб хоть задержать их, пока мы не окажемся в безопасности! А парень был, заметьте, всего в пятом классе!

— О, Мариан — это да! — с восхищением пробормотала Руженка.

— Ну, мы действительно прошли по крыше, как в детективном романе, добрались до галереи соседнего дома, а тут, видим, женщина стоит, в испуге рот рукой зажимает, а потом крикнула что-то в окно. Выходит из квартиры этакий дылда: «Вы что тут делаете?!» — «А вы что себе позволяете?»— отвечаю я и хочу пройти. «Ни шагу!» Он загородил нам дорогу и к жене: «Сходи за паном Гавленой!» — «Лучше бы прямо за гестапо», — возражает та подлюга в юбке, а может, она просто хотела припугнуть нас. А у нас душа в пятки ушла. Тут является пан Гавлена в мундире протекторатной полиции, на ходу застегивает ремень с кобурой. «Да мы в гостях были», — говорю ему, а сам без всякого удовольствия смотрю, как он уставился на мои испачканные руки да на пиджак Камилла, выбеленный известкой. «Ага, — говорит Гавлена, — и хозяина, как на грех, дома не случилось?» И ощупывает нас с Камиллом, нет ли оружия. «А ну, пошли!» А я только уж на лестнице спохватываюсь: господи, да у меня же в кармане моя кенкарта! [77] От нем. Kennkarte — удостоверение личности. Спрашиваю Гавлену: «Видали вы когда, чтоб служитель классической гимназии вместе с учеником же того „Б“ воровством по чердакам занимались?» — «Нет, — отвечает, — до сих пор не видал, вот теперь, может, увижу». — «А где же тогда наша добыча? А? Где она? — И я с укором выворачиваю карманы. — Пан Гавлена, вы ведь тоже чешской матери сын. Разве все мы не потомки Пршемысла Пахаря?» В конце концов пришлось-таки объяснить ему настоящую причину нашего появления в его доме таким необычным способом. Ссылка на Пршемысла затронула его совесть: отпустил нас.

— А Мариан что? — спросил Гейниц.

— Мариан через четыре дня выздоровел, а те двое были, видно, не гестаповцы. Гестапо схватило Мариана только три года спустя, как школу окончил, да это вы и сами знаете. — Завершив свою «историйку», Понделе сел на место.

От аплодисментов слегка заколыхались занавеси на широком окне. И в этот момент открылась дверь, официант, который нес поднос с пирожными, уступил кому-то дорогу — рукоплесканья разом оборвались, у Крчмы едва не остановилось сердце: в дверь вплыла золотая копна волос…

Все окаменело, как в сказке о Спящей царевне. Было одно лишь движение: знакомый крупный, плавный шаг Ивонны. Она, не смутившись, направилась прямиком к Крчме. Видя, что всеобщее оцепенение не проходит и все пялятся на нее, как на призрак, Ивонна остановилась:

— В чем дело? Или я ошиблась, здесь не восьмой «Б»?

Тут раздался такой рев, что окна задребезжали. Все кинулись к ней, каждый норовил обнять ее или хотя бы пожать руку, кто-то потрогал: да из плоти ли эта Ивонна? Ей даже пришлось шлепнуть любопытного по руке. И почему-то никто не набрался смелости спросить, как это она очутилась в Праге вместо Голливуда? Все почему-то сразу почувствовали, что Ивонна приехала не просто на встречу с классом и не собирается послезавтра возвращаться то ли в Калифорнию, то ли во Франкфурт.

Крчма обнял Ивонну долгим, безмолвным объятием. Потом, оставив ее, тяжелым своим шагом пошел в угол, к вешалке, — нелепо, правда, в такой момент притворяться, будто ищешь что-то в карманах пальто, но как иначе скроешь слезы на глазах? Ведь это после десятилетнего отсутствия вернулась моя родная дочь!

К счастью, Ивонна уже сидит на своем обычном месте рядом с Мишью, она уже осушила в честь встречи одну из десятка рюмок, очутившихся перед ней стараниями обрадованных одноклассников. Крчма не сразу вернул себе равновесие духа после порыва растроганности и потому расслышал только конец того, что говорила Ивонна своей соседке:

— …и вот я в конце концов сказала себе, делать нечего, девка, надо решаться, исправлять свою жизнь по принципу «коли хозяин не чинит крышу, так крыша валится на хозяина», как говаривали встарь…