Андрей Добрынин - Избранные письма о куртуазном маньеризме

Слушая головокружительное повествование архикардинала, Кларисса ахала и пугалась, и ее реакция доставляла рассказчику живейшее удовольствие. Отравлял его только Великий Магистр, постоянно что–то нашептывавший даме на ухо, а та всплескивала руками и заливалась неудержимым смехом. Пеленягрэ отвлекался, бросал на Степанцова подозрительные взгляды и в результате последний этап своей биографии изложил скомканно, хотя там были и учеба на филологическом факультете Калужского педагогического института, и преподавание в сельской школе (откуда новоиспеченного учителя уволили за попытку внедрения телесных наказаний в старших классах), и таинственное исчезновение братьев Цуркан во время их пребывания в Калуге, совпавшее по времени с работой Пеленягрэ на Калужское управление КГБ, и приезд в Москву, и триумфальное поступление в Литературный институт, а в столице — слава, победы, скандалы… Впрочем, завершение рассказа Пеленягрэ отнюдь не означало завершения веселья, к тому же и запасы молдавского вина, столь преду смотрительно сделанные Великим Приором, никак не желали подходить к концу. Наконец уже глубокой ночью Степанцов объявил, что страшно устал за день и собирается на боковую. Остальные маньеристы, стараясь подыграть Магистру, поддержали его намерение, несмотря на коварные призывы Пеленягрэ к продолжению застолья.

Итак, Степанцов с Клариссой удалились в свое купе, однако Вашему покорному слуге в ту ночь так и не удалось вкусить покоя. Ухо мое находилось у самой купейной перегородки, оказавшейся в этом поезде необычайно тонкой. За перегородкой, судя по всему, находилась полка Клариссы, и потому я поневоле мог слышать все то, что происходило между Великим Магистром и нашей прекрасной спутницей. Поначалу их беседа протекала спокойно и казалась лишь прелюдией к мирному отдохновению. Затем речь Магистра приобрела напор и страстность — с того момента я мог разобрать практически каждое слово. «Ну почему, почему? — пылко вопрошал Степанцов. — Вы не верите в серьезность моих чувств? Не верите в любовь с первого взгляда?!» «Но вы меня совсем не знаете», — возражала Кларисса. «Я знаю вас так, словно знал вас всю жизнь! — зарычал Степанцов. — Вы самая лучшая, самая добрая, самая нежная, и вы прекрасны, как… как…» Недостаток эпитетов подвыпивший Магистр решил, видимо, компенсировать действиями, поскольку за перегородкой послышались шум схватки, звуки поцелуев и ожесточенные протесты Клариссы: «Нет, нет, не надо, прошу вас!» В перегородку несколько раз ударили то ли локтем, то ли коленом с такой силой, что чуть было ее не проломили. Затем шум улегся, и Кларисса произнесла, с трудом переводя дыхание: «Вот, держите меня за руку и. успокойтесь». «Мне руку подали, а в сердце отказали», — простонал Степанцов. Кларисса напомнила Магистру о том, что она замужем и имеет двух уже взрослых сыновей, но Вадим гнул свое: «Руки коснулся я, держу ее опять, А сердце далеко, до сердца не достать». По–видимому, он все же сделал попытку осязать биение сердца любимой, так как за перегородкой вновь началась возня. Исход приступа и на сей раз оказался неутешительным для Магистра, о чем свидетельствовала его полная горечи реплика: «Сердца, не знавшие тревоги и боренья, Бесчувствием своим внушают подозренья». Кларисса возразила, что и спонтанный всплеск чувств Магистра не внушает особого доверия. «Как же мне быть?! — вскричал Степанцов. — Как завоевать ваше доверие?» «Вы очень милый, — ответила Кларисса. — Я чувствую к вам достаточно доверия, чтобы мы могли остаться добрыми друзьями». «Я не верю в дружбу между мужчиной и женщиной», — огрызнулся Степанцов. «Ну почему же?» — удивилась Кларисса. «Почему? — с сардонической усмешкой переспросил Магистр. — Потому что дружба — это жалкий заменитель подлинного чувства. Милостыни я не приму». Без всякого перехода после этих слов за перегородкой вновь завязалась борьба, отличавшаяся на сей раз особым упорством. Вновь потерпев неудачу, Магистр, пыхтя и отдуваясь, произнес: «Когда встречаешь человека, которого искал всю жизнь, и этот человек относится к тебе с холодным равнодушием–такое нелегко пережить. А как бы я любил вас! Я бы подарил вам бриллиантовые туфельки…» При упоминании о бриллиантовых туфельках я прыснул в подушку, ибо, кажется, не было в жизни Степанцова женщины, которой он не клялся бы их подарить. Поскольку дело явно клонилось к тому, что Магистру не удастся в эту ночь добиться исполнения своих нехитрых желаний, я постарался насколько возможно оградить свой слух от звуков, доносившихся из соседнего купе, и вскоре погрузился в сон.

Наутро в вагонном коридоре я встретил Степанцова, возвращавшегося из туалета с полотенцем через плечо. Разумеется, я не мог не поинтересоваться конечным результатом его усилий. «Одной слезой река шумней», — легкомысленно ответил Магистр, не проявляя ни малейших признаков уныния. Трудно было не порадоваться прекрасному расположению его духа. Все же я не мог не осудить Клариссу: «Как эта женщина посмела вас отвергнуть? Ей выпадает такой случай, а она… Не понимаю, чего она ждет от жизни». «Ах, полноте! — махнул рукой Степанцов. — Страсть стариковская — не радость, а досада». Я в очередной раз подивился его отменному знанию драматургии классицизма, хотя развивавшаяся с годами склонность Магистра разговаривать исключительно цитатами и внушала мне порой легкое беспокойство.

Мы расстались с Клариссой на кенигсбергском вокзале. Держалась она несколько виновато, но была по–прежнему чрезвычайно привлекательна. Мы дали друг другу стандартное обещание непременно увидеться в Москве, и Кларисса удалилась по своим делам, которых, по ее словам, у нее в Кенигсберге накопилось великое множество. «А ведь муж — наверняка негодяй», — задумчиво произнес Степанцов, глядя ей вслед. Севастьянов представил нас своему старому другу Петру Угроватову, живущему в Кенигсберге и явившемуся нас встречать. Угроватов сообщил, что номера в гостинице «Берлин» заказаны, афиши будут готовы завтра, а концерт наш состоится через два дня. До того времени мы

могли располагать собой по собственному усмотрению. Обосновавшись в гостинице, мы совершили краткую вылазку в город и вернулись, нагруженные свежим пивом и прекрасной рыбой: двумя огромными копчеными карпами и балтийским лососем совсем уж невероятных размеров. Замечу кстати, что изобилие рыбы в Кенигсберге просто поражает: в самом центре города, в двух шагах от гостиницы, можно купить великолепные экземпляры карпа, леща, судака, как свежие, так и приготовленные самими различными способами, о богатейшем же выборе рыбных консервов в магазинах и говорить не приходится. Севастьянов мастерски засолил лосося, дабы съесть его на следующий день, а карпами мы начали лакомиться немедленно, запивая их пивом. За трапезой обсуждалось неудачное любовное приключение Магистра: эта тема позволяла нам вволю посостязаться в остроумии.