Харуки Мураками - Дэнс, дэнс, дэнс

– Все. Можешь идти, – сказал мне Рыбак бесцветным голосом.

– Могу идти? – переспросил я ошеломленно.

– Вопросы закончились. Финиш, – подтвердил Гимназист.

– Ситуация несколько изменилась, – добавил Рыбак. – Мы больше не можем тебя задерживать. Можешь идти домой. Спасибо за помощь.

Я натянул провонявшую табаком куртку и поднялся со стула. Непонятно с чего, но я чувствовал, что лучше скорей убраться отсюда ко всем чертям, пока эти двое не передумали. Гимназист проводил меня до выхода.

– То, что ты невиновен, мы поняли еще вчера вечером, – сказал он. – Результаты экспертизы и вскрытия никакой связи с тобой не выявили. Сперма и группа крови – не твои. Отпечатков твоих пальцев нигде не найдено. Но ты все равно что-то скрываешь, правда? Потому мы тебя и держали. Думали, помурыжим еще немного – может, проболтаешься. Когда от нас что-то скрывают, мы понимаем сразу. Чутье. Профессиональное чутье. Ты ведь знаешь, хотя бы примерно, кто эта женщина, так? Но почему-то это скрываешь. Нехорошо, очень нехорошо. Не стоит нас недооценивать. Мы в своем деле – профи. И речь идет об убийстве человека.

– Извините, но я не понимаю, о чем вы, – сказал я.

– Возможно, тебе еще придется сюда прийти. – Он достал из кармана коробок, вытащил спичку и принялся ковырять ею заусенцы вокруг ногтей. – И если это случится, так просто ты уже не отделаешься. Даже если у тебя из-за спины будет то и дело выскакивать адвокат, мы и бровью не поведем. И уж подготовим тебе встречу, что называется, на высшем уровне.

– Адвокат? – переспросил я.

Но он уже растворился в дверях заведения. Я поймал такси и вернулся домой. Дома набрал полную ванну горячей воды и медленно-медленно погрузил туда тело. Почистил зубы, побрился и тщательно вымыл голову. Казалось, я весь пропитался никотиновой вонью. Ну и местечко, снова подумал я. Настоящее змеиное логово.

Выбравшись из ванны, я сварил себе цветной капусты и принялся поедать ее, запивая пивом, под пластинку Артура Прайсока с оркестром Каунта Бэйси. Безупречно стильный, красивый альбом. Я купил его шестнадцать лет назад. В шестьдесят седьмом. Шестнадцать лет уже слушаю. И не надоедает.

Потом я немного поспал. Совсем коротким сном – будто ненадолго вышел куда-то, повернул назад и пришел обратно. Погуляв с полчаса, не больше. Когда открыл глаза, времени было всего час дня. Я бросил в сумку плавки и полотенце, сел за руль старушки “субару”, поехал в крытый бассейн на Сэтагая и целый час плавал там до полного изнеможения. И только тогда, наконец, почувствовал себя человеком. Даже захотел чего-нибудь съесть. Я позвонил Юки. Она была дома. Я сообщил ей, что полиция меня отпустила. “Замечательно”, – отозвалась она в своей стильно-бесстрастной манере. Я спросил ее, обедала ли она сегодня. Еще нет, ответила она. Только с утра съела пару пирожных с кремом. Очередной мусор, понял я. Давай-ка я за тобой заеду, и мы пообедаем где-нибудь по-человечески, предложил я. Угу, сказала она.

Я снова сел в “субару”, обогнул сады храма Мэйдзи, проехал по аллее Музея искусств и с поворота на Аояма вырулил к храму Ноги. Весна с каждым днем заявляла о себе все смелее. За те двое суток, что я провел в полицейском участке Акасака, ветер задул поприветливей, из почек на деревьях показалась листва, а солнечный свет смягчился и словно скруглил очертания у предметов вокруг. Даже шум и гвалт огромного города звучали ласково, как флюгельгорн Арта Фармера. Мир был прекрасен, желудок – космически пуст. Проклятая песчинка, свербившая глаз, исчезла сама по себе.

Я нажал на кнопку звонка, и Юки сразу спустилась. В этот раз на ней была майка с Дэвидом Боуи, поверх майки – коричневый жакетик из мягкой кожи. С плеча свисала холщовая сумка. На сумке болтались значки “Стрэй Кэтс”, “Стили Дэн” и “Калче Клаб”. Ну и сочетаньице, подумал я. Впрочем, мне-то какая разница…

– Ну, как полиция? Весело было? – спросила Юки.

– Ужасно, – ответил я. – Примерно как песенки Боя Джорджа.

– Хм-м, – протянула она без выражения.

– Я куплю тебе Элвиса Пресли. Вместо вот этого, ладно? – предложил я, ткнув пальцем в “Калче Клаб” у нее на сумке.

– Псих ненормальный! – прошипела она.

Воистину неохватен японский язык…

Первым делом я отвез ее в приличный ресторан, накормил сэндвичами из настоящего пшеничного хлеба с ветчиной, овощным салатом и напоил свежайшим молоком. Сам съел то же самое и выпил кофе. Сэндвичи были отменные. Тонкий соус, нежное мясо, добавка из горчицы с хреном. В самом вкусе – энергия жизни. Вот что я называю едой .

– Итак, – спросил я Юки. – Куда мы сегодня поедем?

– В Цудзидо, – сказала она.

– Годится, – согласился я. – Можно и в Цудзидо. А почему Цудзидо?

– Потому что там папа живет, – ответила Юки. – Он сказал, что хочет с тобой повидаться.

– Со мной?

– Не бойся, не такой уж он и мерзавец.

Я отхлебнул второй по счету кофе и покачал головой.

– Я и не говорил, что он мерзавец. Но с чего это твой отец вдруг хочет со мной повидаться? Ты ему про меня говорила?

– Ага. Я ему позвонила. Рассказала, как ты меня с Хоккайдо привез, а теперь тебя забрала полиция и обратно не отдает. Тогда папа позвонил своему знакомому адвокату и попросил разобраться. У него вообще много таких знакомых. Потому что он очень реалистичный.

– Понятно, – сказал я. – Вот, значит, в чем дело…

– Ну, тебе же пригодилось?

– Пригодилось, это правда.

– Папа сказал, что полиция не имела права тебя задерживать. И что ты запросто мог оттуда уйти, когда тебе вздумается.

– Да я и сам это знал, – сказал я.

– Тогда чего же ты там сидел? Встал бы и сказал: “Я иду домой”.

– Сложно сказать… – ответил я, немного подумав. – Возможно, я себя так наказывал.

– Псих ненормальный, – сказала она, подпирая щеки ладонями. Мощнейший словарный запас.

Мы сели в “субару” и взяли курс на Цудзидо. День клонился к закату, и на шоссе было пусто. Всю дорогу она доставала из сумки кассеты и ставила одну за другой. Чего только не прозвучало в моем драндулете, пока мы ехали! От “Exodus” Боба Марли до “Mister Roboto” группы “Стикс”. От действительно интересной музыки до полной белиберды. Впрочем, подобные вещи – все равно что пейзажи за окном. Тянутся справа налево и пропадают один за другим. Юки почти все время молчала и, развалясь на сиденье, слушала музыку. Увидав на приборной панели мои темные очки, она их тут же нацепила, а в пути даже выкурила штучку “Вирджиниа Слимз”. Я тоже молчал, сосредоточившись на дороге. Старательно переключая передачу за передачей. Не спуская глаз с полотна шоссе. Отмечая каждый указатель и каждый дорожный знак на пути.

Иногда я ловил себя на том, что завидую Юки. Сейчас ей всего тринадцать. С какой, наверное, свежестью воспринимают ее глаза все вокруг – пейзажи, музыку, людей. И видят совсем не то, что видится мне. А ведь когда-то я и сам был таким же. Когда мне было тринадцать лет, мир казался гораздо проще. Затраченные усилия непременно вознаграждались, слова обладали незыблемым смыслом, а однажды найденная красота никогда не исчезала. И все-таки я в свои тринадцать не был таким счастливым. Я любил одиночество, больше верил в себя, когда был один – но, стоит ли говорить, одного меня практически не оставляли. Запертый в жесткие рамки двух систем – в школе и дома, я жутко нервничал и комплексовал. Такой уж нервный был возраст. И когда я впервые влюбился в девчонку, конечно же, ничего хорошего у нас с нею не вышло. Потому что я понятия не имел, что такое любовь и как с этим следует обращаться. Да что там – я двух слов связать не мог в разговоре с девчонкой. Застенчивый, неловкий подросток. Учителям и родителям, что вбивали в меня какие-то ценности, я пробовал возражать – но никогда не умел высказать толком свои возражения. Что бы я ни делал – ничего не получалось как надо. Полная противоположность Готанде, у которого все всегда получалось как надо. Но свежий взгляд на мир я сохранял. И это было колоссально. Запахи и впрямь будоражили кровь, слезы были по-настоящему горячи, девчонки – красивы, как в сказке, а рок-н-ролл – действительно навсегда. В темноте кинозалов рождалось интимное чувство тайны, а летние ночи выворачивали душу глубиной и бескрайностью. Я проводил свое нервное детство среди музыки, фильмов и книг. Заучивал наизусть слова песен Сэма Кука и Рики Нельсона. Я построил мир для себя одного и замечательно жил в нем. В свои тринадцать. И только опыты по естествознанию проводил в одной паре с Готандой. Это он, а не я, чиркал спичкой и, притягивая к себе страстные взгляды девчонок, элегантно подносил к горелке огонь. Пых!..