Харуки Мураками - Дэнс, дэнс, дэнс

– Ты что, правда так думаешь?

– Конечно. Насчет дерьма в средней школе я могу тебе рассказывать хоть целый час.

– Но все-таки… Это же все-таки обязательное образование. Средняя школа.

– А вот об этом пускай болит голова у других, но не у тебя. Никто не обязан ходить туда, где над ним издеваются. Никому не обязан! У тебя всегда есть право сказать “не хочу”. Встать и заявить во весь голос: “не желаю – и все!”.

– Да, но что со мной будет потом? Если все время так говорить?

– Когда мне было тринадцать, я тоже этого боялся, – сказал я. – Что всю жизнь у меня так и будет. Но так не будет. Все как-нибудь наладится. А не захочет налаживаться – тогда и подумаешь, что делать, еще раз. Пройдет еще немного времени – подрастешь, влюбишься. Тебе купят лифчик. И весь мир вокруг будет выглядеть по-другому.

– Ты идиот! – рассвирепела Юки. – Уж лифчик-то у любой тринадцатилетней девчонки сегодня есть обязательно! Ты на полвека от жизни отстал.

– Ого, – удивился я.

– Ага, – отрезала она. И подтвердила свой вывод: – Полный идиот!

– Очень может быть… – почесал я в затылке.

Она обогнала меня и, ни слова не говоря, зашагала к машине.

Усадьба ее отца располагалась у самого моря. Когда мы прибыли, уже почти смеркалось. Старый, просторный дом утопал в саду с невообразимым количеством деревьев. Одна сторона здания еще сохраняла стиль забытых времен, когда пляж Сёнан считался зоной роскошных прибрежных вилл. В мягких весенних сумерках не дрожало ни ветки, ни листика. На ветках сакуры набухали почки. Отцветет сакура – раскроет бутоны магнолия. Этот сад был явно устроен так, чтобы по сочетаниям цветов и запахов следить, как день за днем понемногу сменяют друг друга времена года. Просто не верилось, что сегодня где-то остались еще такие места.

Особняк Макимуры был обнесен высоким забором, а ворота касались крыши – так строили дома в старину. На воротах белела неестественно новенькая табличка с двумя отчетливыми иероглифами: “Макимура”. Мы позвонили. Полминуты спустя высокий молодой человек лет двадцати пяти, коротко стриженный и приветливый на вид, отворил ворота и провел нас в дом. Радушно улыбаясь то мне, то Юки. С Юки, похоже, он встречался уже не раз. Мягкой, приветливой улыбкой он напоминал Готанду. Хотя у Готанды, что говорить, получалось бы куда лучше. Молодой человек повел нас по тропинке куда-то за дом и по дороге успел сообщить мне, что “помогает Макимуре-сэнсэю во всем”.

– Вожу автомобиль, доставляю рукописи, собираю материал для работы, играю с сэнсэем в гольф и маджонг, езжу по делам за границу – в общем, выполняю все, что потребуется! – разъяснил он мне жизнерадостно, хотя я ни о чем не спрашивал. – Как говорили раньше, “ученик Мастера”…

– А… – только и сказал я.

“Псих ненормальный”, – было написано на физиономии Юки, но она ничего не сказала. Хотя я уже понял: если нужно, этот ребенок за словом в карман не полезет.

Макимура-сэнсэй забавлялся гольфом в саду за домом. От сосны до сосны перед ним тянулась зеленая сеть с белой мишенью посередине, куда он изо всех сил отсылал мячи. Раз за разом его клюшка взмывала вверх и падала с резким присвистом – фью-у-у! – будто рассекая небо напополам. Один из самых ненавистных для меня звуков на белом свете. Всякий раз, когда он раздается, мне слышатся в нем ужасные тоска и печаль. С чего бы? Наверно, все дело в предубеждении. Просто я без всякой причины терпеть не могу гольф как спорт, вот и все.

Заметив гостей, Макимура-сэнсэй повернулся и опустил клюшку. Потом взял полотенце, тщательно вытер пот с лица и сказал, обращаясь к Юки:

– Приехала? Хорошо…

Юки сделала вид, что ничего не услышала. Глядя куда-то в сторону, она достала из кармана жевательную резинку, развернула, сунула в рот и принялась оглушительно чавкать. Фантик от жвачки она скатала в шарик и зашвырнула в ближайшую кадку с фикусом.

– Может, хоть поздороваешься? – сказал Макимура-сэнсэй.

– Здрас-сьте… – процедила Юки, скорчив гримасу. И, сунув кулачки в карманы жакетика, убрела неизвестно куда.

– Эй! Тащи пива! – рявкнул Макимура-сэнсэй ученику.

– Слушаюсь! – дрессированным голосом отозвался тот и ринулся из сада в дом. Макимура-сэнсэй громко откашлялся, смачно сплюнул на землю и снова вытер лицо полотенцем. С полминуты он стоял, игнорируя факт моего существования, и таращился на сеть с мишенью. Я же, пока суд да дело, созерцал замшелые камни.

Чем дальше, тем искусственней, натянутей и нелепей казалась мне ситуация. И дело было не в том, где что не так или чья тут ошибка. Просто все это сильно смахивало на какую-то пародию. Будто все старательно разыгрывали заданные им роли. Учитель и ученик… Ей-богу, Готанда в роли помощника смотрелся бы куда элегантнее. Пусть даже и не с такими длинными ногами.

– Я слышал, ты помог Юки? – вдруг обратился ко мне сэнсэй.

– Да так, ерунда, – пожал я плечами. – Вместе сели в самолет, вместе вернулись домой, вот и все. Ничего особенного. А вот вам большое спасибо, что с полицией выручили. Очень вам обязан...

– А-а, это… Да, пустяки. Считай, что мы квиты. Не забивай себе голову. Дочь попросила, я сделал – все равно что сам захотел. Так что не напрягайся. А полицию я и сам давно терпеть не могу. В свое время тоже от нее нахлебался. Я ведь был там, у Парламента в шестидесятом, когда погибла Митико Канба 37... Давно это было. Давным-давно...

На этих словах он нагнулся, подобрал с земли клюшку и, легонько постукивая ею по ноге, принялся ощупывать меня взглядом: сначала лицо, потом ноги, потом снова лицо. Словно хотел понять, как мое лицо взаимодействует с ногами.

– Когда-то давно люди хорошо понимали, что на свете справедливо, что нет, – произнес Хираку Макимура.

Я вяло кивнул.

– В гольф играешь? – спросил он.

– Нет, – ответил я.

– Не любишь гольф?

– Люблю, не люблю – не знаю, не пробовал никогда.

Он рассмеялся.

– Так не бывает, чтобы люди не знали, любят они гольф или нет. Большинство тех, кто в гольф не играл, его не любят. По умолчанию. Так что можешь говорить честно. Я хочу знать твое мнение.

– Если честно – то не люблю, – сказал я честно.

– А почему?

– Ну… Так и кажется, будто все это сделано, чтобы дурачить окружающих, – ответил я. – Все эти помпезные клюшки, тележки, флажки. Расфуфыренные костюмчики, обувь. Все эти приседания с прищуриваниями над травкой, уши торчком... Вот за это и не люблю.

– Уши торчком? – переспросил он удивленно.

– Ну, это я образно выразился. Без конкретного смысла. Я только хочу сказать, что весь антураж гольфа действует мне на нервы. А “уши торчком” – просто шутка, – пояснил я.

Хираку Макимура снова воззрился на меня пустыми глазами.