Rominiys - Кошкин домик

— Я... мне... мне срочно нужно к директору, — чашка чая, громко поставленная на прикроватный столик, заставила медика обернуться и одновременно провести палочкой по воздуху. Это нехитрое круговое движение привело в действие отлаженный механизм сдерживающих ремней, которые намертво приковали Тонкс к кровати.

— Поминая Сириуса, магия ему колыбелью, к слову... только эти ремни и могли его остановить от побега из больничного крыла... но если аврор прикажет, я не смею не повиноваться, и быть может, даже умолчу об этом перед директором. Он обещал заглянуть в больничное крыло сразу после того, как починят горгулью. В вашем состоянии я рекомендую... — когда в ход пошли отточенные до автоматизма фразы всех медиков, с которыми Тонкс была знакома, она вновь вспомнила, почему так спешила.

— Гарри в опасности, — склянка с успокаивающим зельем едва не выпала из рук медсестры, что говорило о крайней степени её волнения. Будучи здравой в уме и долгой в памяти, колдомедик решила поторопить Директора, чем бы он сейчас ни занимался.

На все про все ушло двадцать три минуты и две склянки успокаивающего зелья, одно из которых, кстати, праздновало свое второе рождение.

Беседа оказалась краткой, но продуктивной, потому как Альбус Дамблдор прихватил с собой Омут памяти, дабы не ломать ментальные щиты аврорши легилименцией. Медику, увы, слова не дали — и тайна болезни Гарри осталась на устах пожилой леди. Впрочем, её позвали с собой на это так называемое срочное дело, и быть может, ещё удастся отвлечь директора во время этого небольшого путешествия. О том, от кого и от чего ей придется лечить на этот раз, Поппи старалась не думать.

— У вас есть право хранить молчание, право на адвоката, один телефонный звонок... и... и...

— Все что вы скажете, будет использовано против вас в суде.

— А! Точно! Всё, что вы скажете, будет использовано против вас в суде.

— Будет или может?

— Что? В смысле?

— В смысле будет использовано или может быть?

— А есть разница?

— Конечно, есть! Если «будет», тут уже то, что стоит помалкивать, а если только «может», то есть возможность оправдаться.

— Ты пересмотрел этих магловских фильмов про копов.

— От кого я это слышу!? Разве не ты сидел со своей женушкой в моей гостиной и ел эти... как их...

— Это называется попкорн. А когда еще у нас будет возможность провести время с женами в магловской квартирке?

— Сучья работа. Я уже весь продрог на этом отшибе, почему нельзя было сделать точку слежки где-нибудь в менее подветренном месте?

— И не говори...

— Мальчики, прикурить не найдется?

— Во-во в том фильме тоже с такого же вопроса все началось, а потом этих тупых копов нашли в мусорке.

— Это же кино...

Что произошло с двумя неудачливыми аврорами и как им удалось выбраться с городской лондонской свалки без палочек, можно прочитать в одном из рапортов под номерами 27/12-32 и 27/12-33 или же спросить авроршу по имени Тонкс, которая и оглушила ярых любителей синематографа.

— Кикимер давно не занимался уборкой мусора с таким удовольствием...

— Помалкивай и веди быстрее куда сказал.

* * *

Я вновь очнулся ровно в пять часов, когда старинные часы в гостиной издали пронзительный визг и, казалось, сдохли от ужасных мук, чему я был несказанно рад. Вздохи давались с трудом, каждый раз сопровождаясь странным бульканьем, источником которого могло быть собственное тело или что-то вокруг. Было тихо. Часы продолжали идти, постукивая мелкими молоточками и вращая шестерни в угоду старому механизму. С первого моего пробуждения не изменилось ровным счетом ничего. В прошлый раз я чувствовал себя изломанным, больным и неспособным думать из-за непрекращающейся боли во всём теле. В сознании продержался недолго, похоже, даже успел что-то сказать домовику, но теперь уже не помню что. Остается наедятся, что это был зов о помощи, и неважно к кому. Пусть хоть сам змеемордый. Хотя нет, лучше кто-нибудь рангом поменьше. Эйвери, Нот, может быть, Малфой или еще кто. Кто угодно. Не помогут, так пусть добьют, проявят, так сказать, гуманизм перед врагом.

«Какой же бред крутится у меня в голове».

Пред глазами неизменна картина повернутого набок коридора, деревянной двери и мелких луж на полу. Похоже, я в одной из комнат какого-то дома. Точно не своего. У дяди с тетей не было таких длинных коридоров. Там было чисто, никаких луж, никакого тиканья. На меня вновь наваливается усталость, а холодный пол, на котором я пребывал всё это время, уже не так беспокоил, как раньше. Простужусь, подумаешь, тут есть варианты похуже. Схожу под себя во время сна, например. Ну уж нет. Не в этой жизни. Я больше не маленький, чтобы выслушивать всё это от тети и удары мокрой простыней получать тоже не хочется. Всегда нужно быть хорошим. Глаза закрылись на пару минут, и вот видение коридора исчезло. Вспышкой фотоаппарата всё белеет и краски блекнут в немом черно-белом кино под названием »Дурсли». В этой кинокартине не так много персонажей, и сцены повторяются изо дня в день, там мир виден как бы со стороны. От третьего лица.

Сцена с мокрой простыней. Дубль первый. Щелчок.

Чулан под лестницей. Сама лестница. Мальчик лет шести и его тетя, в плохом настоянии. Он бос и худощав, так что со стороны кажется тростинкой, легко сдуваемой любым ветром. Одет далеко не по последней моде, разве что одежда не рваная, и то хорошо. В левой руке ребенок держит простыню с серым пятном, правой прикрывает голову, видимо, страхе очередного удара.

— Мелкий паршивец, — на черном фоне появились белые буквы.

Сцена та же, только простыня теперь у взрослой женщины, а мальчик лежит на полу с посеревшей щекой. Похоже, она в гневе, а рука набита давать оплеухи за разные провинности.

На заднем фоне играет веселая музыка, превращая все действие в фарс.

Черный фон, белые буквы, но ничего не разобрать. Все размыто.

Остается только чувство голода и долгого беспробудного сна.

Пробуждение в третий раз можно назвать вполне сносным, по сравнению с предыдущими двумя. Под спиной чувствуется перина, а под головой — подушка, из чего я могу сделать вывод, что я уже не на полу. Развивать эту мысль дальше слишком утомительно, поэтому я решаю просто насладиться моментом. Спать уже не хотелось, так что после какого-то времени простого созерцания потолка мною было приятно решение перевернуться на бок. С трудом, но получилось. Не сказать, что стало намного интересней, но с другой стороны, какое-никакое разнообразие. Рабочий стол с множеством свитков и перьев, стул на четырех ножках, ничем не примечательный, пара пустующих картин и кусочек ковра на полу.

«Обычная комната».