Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина

Растянуть поход на час все равно не удалось. Надо было ждать еще двадцать минут. Можно было и не ждать, а пройти так – Лену уже знали, и обстоятельства знали, – но Саша могла снова занервничать.

Поэтому Лена присела на лавке у входа в инфекционное отделение и какое-то время тупо разглядывала бродившую по газону сороку. Сорока была косолапая и наглая. А чего бояться, все конкуренты и хищники в десятке километров.

– Кто у вас? – спросила, присаживаясь рядом и стягивая медицинскую повязку, тетка в цветастой шали и длинном пуховике не по сезону. Вид у нее был предпенсионный, хотя вряд ли она была сильно старше Лены.

– Дочь.

– А у меня и дочка, и сын, – сказала женщина и заплакала.

– Что говорят? – спросила Лена.

– Сепсис печени и почек, на системе оба, но, говорят, уже получше, из реанимации сегодня перевести должны. Господи, сто раз им талдычила: нельзя из крана в чайник, через фильтр надо.

Она часто задышала, пытаясь успокоиться. Лена хотела сказать про фильтр, но не нашла ни слов, ни сил.

– Там важный какой-то умер, говорят, сынок чей-то, – сказала женщина. – Не слышали?

Лена промолчала. Алекс улыбался, покручивая ключ от машины, и говорил, что как-нибудь без чаю. Он и правда выпил лишь фильтрованной воды, отфильтровал и выпил, почти бутылку, пока остальные кофе варили, – а потом не смог встать.

Женщина в пуховике, скривившись от горя и злорадства, добавила:

– Чуть ли не зама губернаторского сынок-то. Может, хоть сейчас шевелиться начнут.

– Да никто не начнет, – крикнула Саша. – Он не настоящий же племянник, вот никто и не будет ничего.

– В смысле «не настоящий»? – не поняла Лена.

И Саша рассказала, вытирая слезы и иногда прерываясь на всхлипывания, что на самом деле у Алекса не было никаких родственников, кроме матери, которая то ли была сиротой, то ли порвала отношения с семьей, а потом умерла, когда Алекс учился на втором курсе. На третьем он занялся бизнесом, создал несколько интернет-магазинов, покупал и продавал все подряд, случайно познакомился с Абраменко, который тогда служил в Торгово-промышленной палате или в «Опоре России» и коллекционировал какую-то ерунду, машинки либо литые фигурки, и вот Алекс подогнал ему экземпляры, каких Абраменко полжизни не мог найти. Ну и дальше оказывал похожие услуги, поэтому Абраменко сперва разрешил Алексу ссылаться на себя, потом – называться родственником. Алекс платил ему за это, в том числе, кажется, после того как Абраменко стал вице-губернатором и денег у него стало сильно больше, чем у Алекса.

Вот поэтому у них и сильно больше, подумала Лена, но вслух говорить не стала, только обняла дочь, искренне и неуместно удивлявшуюся тому, как выглядит этот мир, если чуть обойти и заглянуть с другой стороны.

– А откуда Алекс деньги брал, чтобы платить, ну и на остальное? Машина-то у него ух какая, я видела, «Гелендваген», что ли.

– БМВ, – сказала Саша. – Он хорошо поднялся, да.

– А на чем?

– Ну на разном, – голос у Саши ощутимо потерял уверенность. – Он китайские айфоны продавал, то есть смарты, «Сяоми», «ЗиТиИ» и так далее.

– И на это можно БМВ купить? – не поверила Лена.

Саша всхлипнула, Лена поцеловала ее в висок и обняла. Саша встречно обняла ее и зарыдала. Звук неприятно дребезжал под потолком и валился обратно им на головы трясущимися жестяными листами.

Лена с Сашей сидели в закутке за лестничной площадкой. Палаты были переполнены, коридор тоже, не поговоришь. Пришлось уйти на лестницу, но там было неожиданно холодно и мощно воняло помойкой – Саша сказала, Лена так и не чуяла. Тут и нашелся закуток со скамейкой и огромным кондиционером под потолком. Здесь, по словам Саши, было терпимо.

Ксюха морщилась – похоже, не от запаха, а от боли в спине. Она очень прямо стояла у стены, медленно переводя взгляд с Лены на Сашу и обратно. И так же медленно, просто ужасно медленно по сравнению со своим обычным темпом, произнесла:

– Он первым «Сяоми» возить начал, а они поперли. Заказы на три области. Через полгода машину купил. Вот.

– Лучше бы квартиру, – не выдержала Лена и тут же прокляла себя.

– Не, квартиру, говорил, зачем. Квартира, говорит, жене нужна, а мужу – колеса.

Саша под рукой Лены вздрогнула, Ксюха резко замолчала. Испугалась, дурочка, что проговорилась, подумала Лена. Но Ксюха просто плакала.

Лена впервые, кажется, не чувствовала к ней неприязни. Всегда, оказывается, ее недолюбливала, как нормальная мать только и может относиться к разбитной подруге дочки. Плохому научит, с дураками сведет, голову ерундой забьет, затащит в беду и бросит и так далее – тем более что так обычно и происходит, да и с нами так же происходило, и с матерями нашими, и, наверное, всегда со всеми испокон веков – подруги виноваты, не мы же, в самом деле, мы-то хорошие.

Сейчас лопатками к покрашенной в неприятный цвет стене прижималась не чересчур накрашенная деваха с голым животом, переизбытком сережек, татух и идиотски выпяченными губами, а больная испуганная девочка в чужой одежде, чудовищной расцветки блузоне и обвисших штанах на два размера больше. Бледная, несчастная и брошенная.

Ее дружочка Матвея вчера увезли родители. Узнали, что случилось, примчались, попытались поставить на уши сперва главврача, потом горздрав, были посланы, пришли в неистовство, погнали было безумную волну в соцсетях, но то ли очухались, то ли прислушались к чьему-то здравому совету, притихли, дождались, пока сына вернут из реанимации, выписали его под свою ответственность и увезли «в нормальное место» – крутую какую-то больницу, как равнодушно описала ее Ксюха. Лена про эту крутую чего-то не слышала, ну да ей оно и не надо, и не важно. Немножко важнее, что Матвей не попрощался ни с Ксюхой, ни с Сашей. А родители его не предложили взять Ксюху с собой. Даже оправдаться не попытались – что машина маленькая, что Матвею неудобно будет сидеть и что там еще обычно говорят подлецы в таких случаях. И не поблагодарили, конечно, никого. Ни врачей, которые вытянули их сына с того света. Ни Лену, которая спасла ребят, сообразив примчаться на бывшую Ленина, едва обнаружила, что ни Саша, ни ее друзья не отвечают на вызовы. Все равно опоздала, конечно. Непростительно опоздала.

У Лены в голове опять развернулась, расставляя череп и выжигая изнанку глаз, позавчерашняя картина: Саша и Ксюха лицами в старый обеденный стол свекрови, синеватыми лицами с голубыми веками, это стало видно, когда Лена попыталась поднять девчонок, Матвей на боку поверх перевернутого стула, а Алекс навзничь в зале. И Лена, пытаясь не упасть от ужаса и онемелого шара внутри черепа, звонит в скорую, а потом мечется по квартире, а шар перекатывается в голове, нажимая только на две точки, одна топит все в ненависти, вторая – в ужасе. Ненависть к парням, которые явно устроили тут коллективный прием наркотиков с передозировкой, а ужас не только от того, что Саша умирает, но и от того, что это наркотики, а Лена не может, не успевает, не умеет сообразить, надо ли их прятать, чтобы не докопалась полиция, или оставить, чтобы врачи не теряли времени на выяснение причины. А потом Лена натыкается в кармане на подаренный Алексом пробник, почти не думая, сует его в кофе, суетясь, настраивает приложение в телефоне и бесконечно долго рассматривает страшные цифры на багровом фоне, а потом, сообразив, звонит всем подряд по всем записанным в телефоне и в голове номерам и пишет во все группы, что нельзя, нельзя, нельзя пить воду из-под крана, а все уже и так знают, и за окном на все лады ревут «скорые», мчащиеся по вызовам во все стороны.