Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина

– Пара таких прогулок – и хоть меняй. Могла бы и разуться, как… хорошая гостья, тем более как хозяйка.

Она прикрыла за собой дверь, расстегнула куртку, деловито выдернула из калошницы пару старых тапок и принялась стаскивать сапожки.

Митрофанова, подумала Оксана с облегчением, которое тут же сменилось раздражением. Чего она тут делает-то?

– Я думала, вы съехали, – сказала Оксана.

– Я думала, у меня муж до самой смерти будет, – неожиданно легко отозвалась Митрофанова.

– Ой, – сказала Оксана с досадой и облегчением. – Сейчас будем отношения выяснять?

– Только если настаиваешь.

Митрофанова бросила стянутую куртку на калошницу, шагнула в сторону Оксаны – та напряглась, – но, миновав ее, остановилась у круглого раздвижного стола, осматриваясь. Она была крепче, моложе и стройнее, чем представляла Оксана, и одета была просто и удобно, так что выглядела немногим старше Оксаны. Почему-то это было неприятно, как будто еще имело какое-то значение.

– Всё на месте? – не удержалась Оксана.

Митрофанова улыбнулась, села и показала на стул напротив.

– Не терпится все-таки, да? Значит, совесть есть, хорошо. Садись, попробуем снять тяжесть с души друг у друга.

И говорила она, несмотря на простудную гнусавость, куда лучше, бойче и умнее, чем ожидала Оксана. Это тоже было неприятным.

Оксана снисходительно улыбнулась и сказала, не двигаясь с места:

– Простите, я предпочту удалиться. Может, в следующий раз…

– Следующего точно не будет, не мечтай, – перебила Митрофанова. – Лови последний шанс. Спрашивай, отвечу честно.

– Да на что ты ответишь, – сказала Оксана презрительно, садясь не на указанный стул, а на тот, что подальше. – Мы уж как-нибудь сами справимся.

Митрофанова сунула ладошки под бедра, повозилась, устраиваясь поуютней, и поинтересовалась с непонятной интонацией:

– С чем именно вы справитесь? С тем, что у Митрофанова язва желудка и двенадцатиперстной, только-только залечили, но, если с диеты уйдет, сразу три дырки вот здесь?

Впрочем, на себе Митрофанова показывать не стала, даже ладошек из-под бедер не вынула, просто качнула подбородком и продолжила:

– С твоей ипохондрией справитесь, или чего ты такая бледная да дерганая? Может, просто авитаминоз, так его купировать надо бы. Тут у свекрови в темнушке вареньев стратегический запас, кушай, пока шанс есть.

Оксана усмехнулась и закинула ногу на ногу.

– Или вы со свалкой справитесь? Придумали, что с ней делать? Может, хоть вы придумали? А то Балясников не придумал, Крутаков не придумал, Гусак не придумал, – только придумали, что надо виновных вовремя назначать и арестовывать. Знаешь, да, три следака из Сарасовска приехали позавчера, вроде как для плановой проверки местных кол-л-лег? Думаешь, они правда следаков проверять будут или стрелочников по свалке искать? Думаешь, кого стрелочником назначат, когда опять народ на улицы выйдет? А он выйдет, потому что никто ничего не придумал, свалка гниет, а мусор все равно везти будут. Со всего Чупова, а потом малость нажмут, и с Сарасовска снова начнут, а потом со всего округа, а потом еще откуда – из Европы, из Китая, какая разница, свалка же есть, тонной больше – тонной меньше. Еще одного главу посадят, на него всё спишут – и можно дальше везти.

Оксана собралась встать, чтобы уйти от этого бессмысленного пережевывания скисшей конспирологии. Но Митрофанова страшным словесным напором словно прижала ее к стулу:

– Или вы с Бехтиным справитесь, который, считай, с аппаратом губера договорился, чтобы выборы отменить, а главу по конкурсу назначить – на кого Бехтин покажет? И губеровские не против, тем более что им Салтыков то же самое шепчет.

– Откуда вы про Салтыкова?..

Оксана сама не заметила, что перешла на «вы». Митрофанова зато заметила:

– Можно и дальше на «ты», мы ж почти родственницы теперь, по линии мужа. Если он, конечно, тебя в жены возьмет. Возьмет, как думаешь? Он же однолюб у нас, Даня-то.

Она улыбнулась и пояснила:

– Это я так считала – что однолюб и что у нас. А ты как считаешь? Тебя надолго хватит? Пока грудь не обвиснет или пока новая красотка с губами не появится?

– А я об этом не думаю как-то, – вполне искренно призналась Оксана. – У меня других забот…

Митрофанова неожиданно быстро и ловко перегнулась через стол и двумя мягкими, но решительными движениями ощупала губы Оксаны. Та шарахнулась, чуть не упав со стула, торопливо вскочила, вскинув руки, и спросила – неровно замерзшими зубами и сквозь грохот сердца:

– Вы что… Ты чего творишь-то?

– Прости, не утерпела, – легко сказала Митрофанова. – И впрямь натуральные, а я понять не могла, силикон или нет. Красивая ты.

Митрофанова потрогала свои губы, потом с испуганным недоумением вжала ладошкой глаз. Это ритуал такой, что ли, подумала Оксана с ужасом. Вытерла губы сперва ладонью, потом рукавом – и вдруг всхлипнула.

Митрофанова поморгала, глядя как-то мимо, снова убрала ладошки под бедра и сухо сказала, разглядывая Оксану:

– Эх, нежная какая. Непросто тебе будет. Прости, я не хотела.

– Ты скоро вообще ничего… – начала Оксана и, замолчав, торопливо полезла за салфетками.

Входная дверь клацнула язычком, низкий девичий голос сказал:

– Ку-ку. Мам, ты здесь?

– Заходи, Саш, – сказала Митрофанова, тяжеловато поднимаясь, и странно посмотрела на Оксану. Будто извиняясь. Будто Оксане ее извинения нужны. Будто они ей помогут.

В прихожей зашумели, толкаясь и шурша. Оксана не смотрела: она, отвернувшись к окну, аккуратно промокала ресницы салфеткой. И не слушала, по крайней мере, специально. Фразы Митрофановой падали сразу в подсознание, как отшлифованные годами гипнозные формулировки сектантского гуру:

– Все, все заходите, раздевайтесь. Как переночевали? Вот и отлично. У нас, конечно, сейчас не Сочи, прямо скажем, но если хорошенько накрыться фольгой, то жить можно. Саш, с Оксаной Викторовной знакомы уже? Ну, познакомитесь, думаю. Оксана Викторовна, побежали уже?

Оксана, не поднимая глаз и бормоча извинения, протиснулась мимо пары незнакомых парней, высокого и низенького, и двух девушек, одна из которых – видимо, та, что не в очень тесных джинсах, – была дочерью Данила. Надо было поднять глаза, посмотреть, поздороваться, но не было сил, не было возможности, не было желания. Хотелось тихо пореветь. Хотелось плюнуть Митрофановой в спокойную праведную рожу, объяснить ей, что все было не так, как она думает, что не уводила Оксана Данила, само получилось, и уж тем более никто не хотел делать эту умную, достойную, но убитую горем женщину несчастной и брошенной. Хотелось схватить за горло Салтыкова, прибить Бехтина, хотелось наорать на Данила, который пригрел гадюк и скорпионов на неширокой груди. Хотелось просто выйти, сейчас же. А выйти не получалось.