Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина

Ивану следовало об этом помнить, как и всем выживателям. Поэтому он совершенно не хотел отвлекать Лену. В социологических инструментах и замерах общественного мнения Лена разбиралась лучше всех не только в этой комнате, но, возможно, и во всем городе, если не области. Она одна и могла вызнать все страшилки, пыхтелки и вопилки коллективного бессознательного и учесть их – чтобы обойти и дать людям ровно то, что им надо, а не то, чего они, по собственному некорректному мнению, хотят. Убежденность Ивана в Лениной компетентности не имела ни статистических, ни логических обоснований, отчего была фантастически тверда, до искр на тупых гранях. Такое уж впечатление Лена на него производила. Всегда.

Иван сам очень не любил, когда на него пялятся, поэтому раз за разом урезонивал и уговаривал дурачка внутри себя прекратить таращиться на Лену, но через несколько минут обнаруживал, что дурачок снова тут. Иван спохватывался, втыкал нос в смарт и бумаги – и пялился снова. И ничего не мог с этим поделать.

Да потому что.

Во-первых, это приятно. Анекдот требовал сказать, что это красиво, но, как школота выражается, на самом деле нет. Лена было именно что приятной во всех отношениях: на нее приятно было смотреть, с нею приятно было разговаривать, даже с насморочной, даже о ерунде, а серьезные темы просто приподнимали Ивана от гордости, что он общается с Леной на равных, вроде бы не позорясь и оставаясь интересным ей. И есть вместе с нею было приятно, а это большая редкость не только в гендерных, но и в любых человеческих отношениях. Строить же планы сообща было не только приятно, но и полезно.

Особенно приятные ощущения были, как ни стыдно, связаны с идеями, сохранившимися, оказывается, со времен Иванова детства. Для подростка, дважды в неделю выполнявшего инструкции привлекательной молодой женщины и отчитывавшегося перед нею, идеи были стандартными и почти неизбежными. Иван полагал, что перерос их еще во времена студенческих беснований – позабыл уж точно, а жизнь сперва с Викой, а потом – и тем более – с Аленой должна была любое щенство такого рода раскатать в быстро разлагаемую пленку. Ан нет.

В Лене, вполне корпулентной, чересчур взрослой и матерой во всех смыслах тетке до сих пор сидела, почти не скрываясь и временами выпячиваясь самым откровенным образом, как перекачанная трапециевидная мышца под скучным пиджаком, та самая молодая, свежая и веселая Елена Игоревна, что была тогда помладше нынешнего Ивана и, оказывается, осталась первой любовью подростка, из которого нынешний Иван вырос. Долбаные пятнадцать лет, зачем вы прошли и куда делись.

Признаться в этом «оказывается» Иван не был готов никому, включая Лену и самого себя, но диагностировал растущую стыдобень все отчетливей. Не понимая, что с этим делать и тем более нужно ли с этим что-то делать.

– Ну это зашквар, – сказал Артем, Полинка кивнула, а Лена принялась отвечать, так что Иван стандартно отвлекся и заслушался.

– Вот как раз очень интересный и малоизученный социологический момент. Да, мы живем в эпоху, когда для заметной части активного образованного населения зашквар – у нас говорили «западло», – не только сотрудничать с властью, но просто эту власть замечать и учитывать в своей жизни и ее планировании. Только для вас это, с одной стороны, единственно известное, с другой – уникальное состояние, а мы такое уже переживали: и само состояние, и его концовку, и то, чем оно сменилось. Факт, что та эпоха снова вернулась, означает, что да, наверное, отстраняться от власти все-таки умнее и честней, чем подстраиваться под нее. А может, он означает совершенно противоположное: общество должно плотно опекать институты власти, не подпускать к ней тех, кто делает из, э-э, эстетически неприятного образования с казенными коридорами, серыми чиновниками и бессмысленной риторикой заповедник воров и брехунов без стыда и совести. В любом случае следует исходить из принципа, что лучше с властью дела не иметь. Но знаете, товарищи, когда наступает угроза жизни, принципы можно отодвинуть на потом, а заниматься именно что сохранением жизни. Мне свекровь рассказывала, у нее родня татарская. Сама она полностью обрусела, многие крестились, а какие-то краешки родни остались упертыми мусульманами. И она, говорит, их побаивалась одно время, тем более что старшего там бабаем звали. А потом с этим бабаем разговорились, с трудом, он по-русски не слишком мог – тем не менее. Вы, говорит, ребята, предатели, но мы на вас зла не держим. Вы, говорит, не виноваты, это мы виноваты, что не научили своих детей разнице между, не знаю…

– Тактикой и стратегией, – подсказал Артем, слушавший с плохо скрытым неудовольствием.

– Возможно. Оказывается, у мусульман есть закон: не хвастаться тем, что мусульманин, однако, если спрашивают, всегда отвечать прямо и честно. Но есть исключение. Если честный ответ грозит жизни, чтобы сохранить жизнь, можно все: креститься, есть свинину, водку пить, отрекаться от всего на свете и так далее.

– А, – сказал Артем. – Вот чего они так водку жрут. Жизнь спасают.

– Э, заканчивайте, – вмешался Тимофей, – водки с салом охота, аж сводит.

– Не мученики ребята, в общем, – сказала Полинка.

– Почему же, – возразил Артем. – Может, они мучаются при этом не знай как.

– Как Сухов, ага, – подтвердила Лена. – Главное, говорит, при этом – помнить, кто ты есть, и перестать грешить при первой возможности. Ну вот этому есть смысл научиться. Спасти жизнь себе и другим, даже если для этого придется…

– Любить гусей, – предположил Тимофей.

Все засмеялись, Лена махнула рукой и закончила:

– Ну как-то так.

Не обиделась, хотя могла. Приятная, одно слово.

Не пялься, напомнил себе Иван и вернулся к изучению тем городского форума, посвященных угрозам свалки. Астма, аллергии, рак, отравления, токсический цирроз. Ужас. Выглядел перечень серьезно и пугающе, даже если не вчитываться. Хватало приложенных фото. Но Иван после личных выездов на свалку стал, как ни странно, относиться к страшилкам спокойней, даже с иронией. Особенно после встречи со стариком Степаном и его соседями, годами безмятежно живущими в самой середке свалки. Здоровыми и тем более годными к использованию в качестве примера здоровья и благополучия назвать их, конечно, было невозможно. Однако они были живы и, если не цепляться к деталям, не особо отличались от среднестатистических соотечественников. Говорить об этом среднестатистическим соотечественникам, тем более горожанам, не стоило: это позволило бы обосновать ряд очень нежелательных тезисов, в том числе насчет относительно спокойной жизни посреди свалки, в которую может превратиться любая произвольно выбранная территория. Нет уж, спасибо, сами жуйте, а мы накушались.