Марта Кетро - Чтобы сказать ему

А в следующий раз Анабель задержалась перед усталой немолодой женщиной по имени Рокси, и тут подстройка произошла ещё быстрее, а потом Рокси-Анабель стала на глазах сбрасывать возраст и тяжесть, будто скинула огромную шубу, и под ней обнаружилась молодая нежная девушка. Нет, Рокси не похудела разом на шестьдесят фунтов, но стала лёгкой, беззаботной и очень юной. И когда Анабель прервала связь, Рокси заплакала и засмеялась звонким девчачьим смехом, который никто не слышал от неё лет двадцать, а между тем он всегда жил у неё внутри.

И тогда Дора прониклась огромным почтением к Анабель, увидев не просто актрису, а ценительницу большой силы, способную околдовать человека, расплести в нём узлы и залатать раны, нанесённые временем. Сама же Анабель была абсолютно свободна и становилась тем, кем хотела.

Затем на сцене появилась Лючия. В обычной жизни она выглядела несколько вульгарной особой, но перед зрителями предстала сосредоточенной и отрешённой. Лючия обладала талантом эскейпера – умела выпутываться из цепей, верёвок, выбираться из запертых сундуков и прочих ловушек. Совершенно счастливая публика опутала Лючию с ног до головы кожаными ремнями, верёвки затянули на хитрые узлы, а цепи замкнули огромными замками. Но Лючия изгибалась, как змея, под немыслимым углом выкручивая суставы, и через несколько минут путы упали к её ногам.

На этом представление закончилось, все немного потанцевали, а к ночи девочки забрали свой гонорар, который оказался заметно больше обещанного, погрузились в автобус и уехали.

– Почему мы не остались? – спросила Дора. – Нас бы там на руках носили.

– Вот именно, – ответила Джоки. – Люди склонны прибирать чудеса к рукам. Мы-то ладно, но Анабель вечно пытаются выкрасть, пару раз выручали её с боем. Обязательно найдётся человек, желающий сохранить волшебство исключительно для себя.

– Я называю это «сожрать салют», – откликнулась Лючия. – Нет такой эфемерной и свободной вещи, которую кто-нибудь не захотел бы захапать в личное пользование. Обязательно нужно подчинить, запереть на замки и пользоваться в одиночку, будь то салют, морской берег, северное сияние или вот Анабель.

Анабель тем временем в разговоре не участвовала и, высунув от усердия язычок, подкрашивала ногти на ногах.

В Лючии изумительным образом сочетались мудрость и колкое дамское злоязычие. Дора вспомнила Ленку и её фразу о подруге: «больше женщина, чем я». Не всякой дана такая глубокая уверенность в своей неотразимости, подкрепленная острым, немного печальным интеллектом. А Джоки с точки зрения Доры вообще смахивал на мужчину мечты: энергичный, остроумный и храбрый, красивый даже в своих дурацких кружевах, он многое повидал и мог ночи напролёт рассказывать о путешествиях. При этом умел слушать, не задавая лишних вопросов. И Дора ему тоже явно нравилась – милая и спокойная, её хотелось иметь перед глазами как образец обычной женщины, в его мире такие встречались не так уж и часто. Вот только ни малейшей сексуальной искры во взгляде Джоки не наблюдалось – он глядел на Дору как на сестру, с большой симпатией и безо всякой страсти. О нём, единственном из всей троицы, Дора всё ещё думала в мужском роде, но их обоих одинаково привлекали высокие брюнеты, и они вечно перешептывались о былых приключениях, жаловались на разбитые сердца, парней-идиотов и хвастали экстерьером своих любовников, обозначая некоторые параметры руками, как заправские рыбаки.

– Мне тааак нравятся солдатики, сама не своя до мужчин в форме. Жаль, шарахаются, как от огня, упряяяяямые, – бархатно ворковал Джоки.

– Чего от них ждать, милая? Эти сапоги ничего не понимают в куртуазных развлечениях.

– А у тебя были военные?

– Нет, но как-то я завтракала с одним. Он свой автомат небрежно так поставил под стол, и я его всё время чувствовала коленом и думала, какой он большой, твёрдый, чёрный…

– Он был афро, что ли?

– Дура, я про автомат!

Дора решила, что такую чудесную дружбу не обязательно совмещать с сексом, его-то можно добыть где угодно, а тепло, веселье и понимание, которые она нашла у Джоки, встретить не в пример сложней.

Она мысленно хихикала, представляя, как замечательно может вписаться в компанию – каталась бы с ними на гастроли, утешала в любовных делах, приносила удачу и ходила со шляпой по кругу после выступлений. Но даже не считая того, что Джоки совсем-совсем потерян для женщин, имелись и другие препятствия. Они чем-то походили на неё, эти девочки – достаточно сильные, но неприкаянные, бездомные. Не было в них спокойной уверенности, что земля не уплывёт под ногами, не провалится и не загорится. Им проще совершить чудо, чем наладить обыкновенную жизнь. Они смотрели на заглохший автобус с одинаковой растерянностью и одинаково озирались в поисках мужчины, чтобы он всё починил. Но Дора должна справиться с собственной жизнью сама, а главное, ей следовало найти Гарри. Она уже не лёгкая забывчивая птичка в шёлковых платьях, и с этой стайкой ей не пути.

Девочки собирались свернуть западнее, в маленькое поселение, где их ждали. Лючию – крепкий основательный мужчина, который уважительно относился к её «маленьким особенностям», они вместе образовывали чудесную пару средних лет. Она показала Доре фото, которое бережно хранила в косметичке, – хороший такой дядька с седыми усами, надёжный. Кроме того, на юго-западе кое-как функционировал нефтеперерабатывающий заводик, там оставались технари, умеющие привести в порядок их розовый автобус.

В последний вечер, когда Анабель и Лючия отправились спать, Джоки и Дора всё ещё сидели у костра и разговаривали. Он неожиданно отбросил игривый тон и начал рассказывать о доме, о том, как в первые годы после Потопа оказался на улице.

Джоки исполнилось пятнадцать, и быт вокруг только-только начал устраиваться, когда он окончательно понял две вещи. Ему не хочется работать на ферме вместе с родителями, он должен танцевать, как мечтал с детства, должен выступать перед публикой хотя бы на улицах, и четвертаки, брошенные зрителями в шляпу, дороже для него, чем доллары, которые отец выручал на рынке за овощи и молоко. И он не любил девчонок.

Нет, у него как раз были подружки, с которыми они отплясывали латину, старинный рок-н-ролл и горячие клубные танцы, обсуждали одежду, перекраивая на костюмы всё что угодно: занавески – на платья, кожаные чехлы – на сбрую в стиле БДСМ, виниловый тент на блестящие штаны (в них нещадно потели яйца, зато с подсветкой смотрелось умопомрачительно). Джоки всегда находил общий язык с девчонками, но не испытывал ни малейшего волнения, когда переодевался с ними в тесной гримёрке или валялся на одной кровати, слушая музыку. Рыженькая вертлявая Лиз стала ему не только партнёршей, но ближайшим другом, он восхищался её молочной кожей, гибкостью, быстрой реакцией. Как-то перед выступлением он заплетал кудряшки Лиз во французскую косу, перебирая медные пряди, и под конец нежно погладил её щёку там, где нижняя челюсть закруглялась, чтобы подняться к виску. У Лиз это место под прозрачной кожей выступало так, что всё время тянуло потрогать. Джоки в последнее время погрузился в дополнительные занятия по анатомии, желая лучше понимать, как устроен его скелет, как работают мышцы, до каких пределов можно их растягивать и прокачивать, добиваясь от тела идеального послушания. И ему нравилось представлять, как под тончайшей кожей Лиз жевательные мышцы спускаются от скуловой дуги к нижней челюсти. Но Джоки страшно удивился, когда под лёгким прикосновением девочка сначала замерла, а потом чуть повернула голову и прижалась щекой к его ладони. Он уже не был дурачком и прекрасно понимал, что означает этот порывистый отклик её тела. Но вот беда – совершенно ничем не мог ей ответить.