Марта Кетро - Чтобы сказать ему

Следующим чувством, которое она осознала, было удивление. Надо же, так хорошо со всеми попрощалась, но не ушла. Ох уж эта привычка топтаться на пороге в гостях, не понимая, когда уже следует их покинуть. Это от недостатка воспитания и решительности, как, впрочем, и все её проблемы. Не открывая глаз, Дора улыбнулась уголком рта. И тут по её лицу скользнуло что-то влажное и капли воды упали на потрескавшиеся губы. Дора поняла, что впервые за много дней ей тепло и сухо, даже суше, чем хотелось бы. Веки затрепетали, но не смогли подняться, и тогда широкая шершавая ладонь легла ей и на лоб и успокаивающе погладила. «Похоже, у мня всё хорошо», – подумала Дора и уснула.

Дора восстанавливалась медленно, поначалу только молча осматривалась, разглядывая старенькую, но чистую простыню, укрывавшую её, бревенчатую стену, возле которой стояла кровать, вдыхала запахи трав и горящих в печи поленьев, послушно открывала рот, чтобы выпить из ложки горьковатый отвар, бульон или тёплое молоко. Тот, кто заботился о ней, был пока тёмным силуэтом напротив окна, сил поднять голову и рассмотреть его не хватало. Но как-то утром она окрепла настолько, что попыталась встать и дойти до какого-нибудь туалета, и человек пришёл к ней на помощь, подхватил и почти отнёс в настоящий сортир с унитазом. Посадил на стульчак и подождал за дверью. Из одежды на ней осталась только чужая безразмерная футболка, так что проблем не возникло.

Заговорить она попыталась, когда снова очутилась в постели, но мужчина молча приложил палец к губам и покачал головой. Она было подумала, ей нельзя разговаривать, но позже сообразила, что это он не может отвечать.

Его звали Том, он нарисовал буквы пальцем на простыне, когда она спросила имя. Заново научившись ходить, Дора узнала, что находится в доме лодочника. Он жил не у самой реки, а в отдалении, возле соснового леса. Занимался перевозкой путников с одного берега на другой, собирая с них небольшую плату. Промышлял охотой, ухаживал за небольшим огородиком, в сарае копошились куры и пара коз – чисто-белая безрогая и пятнистая рыжуха. Лодку с Дорой однажды утром прибило к его пристани, и он спокойно принялся выхаживать женщину, как раненую лису или голубку.

Дора украдкой вглядывалась в его лицо, пытаясь угадать, почему он не говорит, хотя прекрасно слышит, кто он вообще и как жил до Потопа? Вроде чуть старше неё или ровесник, она не разобралась, потому что не привыкла к молчаливым людям, не сосредоточенным на своей внешности, и не сумела понять: морщины на лице – от речного ветра и солнца или от времени? Но тело его оставалось сильным и подвижным, Дора с удовольствием наблюдала, как он работает.

Том рубил дрова, а она сидела на крыльце, смотрела, как двигаются его плечи под ветхой зелёной футболкой, как разлетаются из-под топора золотистые щепки. Звуки ударов отскакивали от высоких сосен и порождали звонкое эхо, воздух пахнул смолой и лесной прелью. Доре чувствовала, что как-то удачно завалилась в подкладку времени, оно движется снаружи, но там, где находится она, дни увязают в меду и воске, в нежарком предзакатном свете, в охряных опилках, плавятся в свежем масле и теряются в мешках с ячменными зёрнами, только пожелай – и можно навечно остаться и замереть в янтарном сиянии.

Иногда Том уходил на целый день, а она ждала, пытаясь что-нибудь сделать по хозяйству. В первый раз он поманил её к окну, указал на солнце, а потом провёл пальцем к горизонту. Что тут непонятного? Когда солнце опустится сюда, он вернётся. До того времени Дора подмела дом, помыла несколько чашек и тарелок, перестирала свою одежду и уселась у окна, чтобы заштопать полдюжины дырок на куртке Тома. Проводя дни в молчании, она стала многое вспоминать. Странно, что в дороге память её не тревожила, тогда Дора слишком сосредотачивалась на выживании, а вот теперь ей спокойно, безопасно, и прошлое возвращалось огромными кусками. Конечно, она много думала о Гарри. Какой он теперь? По-прежнему умный, интеллект никуда не денется. Взрослый. Красивый? Наверняка симпатичный. Сильный? Спорт он никогда особенно не любил, но жизнь за пределами цивилизации должна его закалить. Да лишь бы здоров был, главное, чтобы не простужался!

Слабое горло стало бичом его детства, ежемесячные ангины выматывали Дору, кажется, больше, чем самого малыша. Она не знала покоя до тех пор, пока ему не стукнуло восемь. Тогда семейный доктор признал, что консервативные методы не работают, и предложил удалить миндалины. Дора впала в панику, потому что не могла отвезти Гарри на консультацию к медицинским светилам – в её распоряжении остались только городские врачи. Но они всё же убедили заполошную мать, что постоянные ангины разрушают сердце ребёнка и ему нужна эта варварская операция – Дора не сомневалась, что её уже лет двадцать как не делают, но после Потопа медицина откатилась назад. У врачей ещё не закончились драгоценные лекарства, но время шло, никто толком не знал, когда лаборатории смогут снова синтезировать современные антибиотики, и потому следовало сделать операцию именно сейчас. И пройдёт она легче, и в будущем Гарри станет здоровее, а болеть в этом новом мире чертовски опасно.

Тот день она запомнила надолго: как у неё забрали перепуганного Гарри, который, несмотря на воркование медсестричек, отлично чувствовал неладное, как вернули его через час, бледного, заторможенного и несчастного. Он не мог говорить, только взглядывал на неё устало и тут же опускал ресницы, а она смотрела на его прозрачное личико, тёмные тени на щеках и боялась отвернуться. Она хотела, чтобы он встречал её взгляд каждый раз, когда открывает глаза, поэтому всю ночь сидела у его кровати.

С утра пичкала сына йогуртами, ничего твёрже он проглотить не мог, а к концу дня заговорил, и первыми его словами были: «Я картошечки хочу, картошечки жареной». Дора улыбнулась, а потом убежала в туалет и расплакалась.

Но самое забавное случилось через много лет, когда с ним, шестнадцатилетним, они взялись вспоминать детство. Стоял какой-то бесконечный июль, щедрый и солнечный, когда одновременно чувствуешь и своё бессмертие и то, как дни утекают между пальцами. Обычно это побуждает к молчанию или к разговорам, которые давно хотелось завести, но всё не хватало духу. Дора тогда попыталась сказать про свою вину и стыд, но Гарри будто не понимал её. Наконец задумался и ответил:

– Да, кое-какие претензии у меня есть.

Дора вся подобралась и похолодела в ожидании разоблачений, но поощрительно кивнула.

– Ты мне спать не давала!

– Чегооо? – От неожиданности Дора утратила специальное понимающее выражение лица.

– Знаешь, стоило мне заболеть, как ты усаживалась рядом и всю ночь таращилась на меня диким взглядом. Аж страшно, я спал, открываю глаза, а там ты в темноте с ужасным лицом. И тут же за руку меня хватаешь. Кошмарррр!