Кэти Макгэрри - Скажи, что будешь помнить

Элль вытирает уголки глаз, и ее боль убивает меня.

– Это худший вариант. Ты не можешь утверждать, что именно так все и будет. Кроме того, мои папа и мама что-нибудь придумают.

Ворочаю шеей влево-вправо.

– А если они правы? Я не могу так рисковать.

– Почему? – кричит она, и меня, словно стрелой, пронзает злость.

– Потому что я не какой-то подонок. Потому что есть сотни, может, даже тысячи людей, которых можно спасти, если я промолчу.

Элль вздрагивает:

– Бо́льшее благо? Ты это имеешь в виду? Твоя жизнь, твое будущее значат меньше, чем чье-то еще?

Сколько лет я жил только для себя…

– Да.

– Я с этим не согласна.

– Согласна ты или нет, не важно. Решение принимать мне.

– А твоя сестра? Ты позволишь ей и дальше встречаться с Джереми? Но если ничего не предпринять, они останутся вместе. Если ничего не предпринять, он и дальше будет ломать жизнь людям вроде Келлен и Холидей. Джереми – больной ублюдок, и его место за решеткой.

При одном лишь упоминании его имени у меня каменеет подбородок. Первым делом я планирую разоблачить сукиного сына перед сестрой.

– Как же я отступлю, если программа может спасти сотни ребят?

Она поджимает губы, сдерживая слезы, но рот дрожит, и эта дрожь отдается вибрацией во мне. Моя собственная печаль камнем тянет сердце вниз.

– А мы? – спрашивает Элль. – Что будет с нами?

У меня перехватило горло. Я прокашливаюсь. Она мечтала, что мы будем вместе, и нарисовала такое прекрасное будущее, что смягчилась даже моя окаменевшая часть души. Мечты, какая глупость. У меня не было ни малейшего шанса.

– Твой отец сказал, что после выборов мы снова сможем встречаться. Не в открытую, частным образом. А если сделаем все, что они говорят, он подумает о том, чтобы позволить нам видеться, ни от кого не прячась.

– Подумает? Что значит «подумает»? С какой стати кто-то будет решать, быть или не быть нам вместе? Это касается только нас двоих, тебя и меня.

Ей больно, мне больно. Я сжимаю и разжимаю кулаки.

– Мы в ловушке. Я с самого начала говорил тебе, что мы в ловушке. Нас поставили в такое положение, что мы не можем принимать решения, касающиеся нас самих. Мы – марионетки, вообразившие на несколько секунд, что им обрезали нити.

– Потому что ты сам позволяешь им указывать, что тебе делать!

– У нас два варианта – и оба плохие! Какой выбрать? Чью жизнь мне сломать? Твою? Мою? Решать мне. Заявлю, что невиновен, потеряю тебя, потому что твой отец не позволит нам видеться. Я выбираю другой вариант: спасти ребят, таких, как я, и остаться с тобой.

В глазах жжет, и я с проклятием отворачиваюсь. Смотрю в окно на беседку. Я со своими мечтами расстался, но еще есть шанс помочь Элль с ее, и, может быть, этого хватит, чтобы двигаться дальше. Работать на стройке, приколачивать дранку двадцать четыре часа в сутки, в жару и холод. Может быть, я выиграю для себя еще несколько месяцев с Элль. Может быть, будут спасены еще несколько тысяч жизней таких же, как я, ребят, которые действительно начнут с чистого листа свой путь в лучшее будущее. Может быть, Элль получит все, что хочет, и даже больше.

– Если я промолчу, твой отец разрешит тебе записаться на курс программирования в школе и даст разрешение на стажировку. – Я сразу, как только губернатор заговорил, понял, что его будущее в моих руках. Сделать что-то для себя у меня бы не получилось, но я без проблем использовал имеющийся рычаг для того, чтобы помочь той, кого любим мы оба, – его дочери.

– Почему? – шепчет она.

Потому что я люблю тебя.

– Ты – не пустое место. Твоя жизнь и твое будущее так же важны, как и мои. Так же важны, как и любого человека. То, что ты предлагаешь, неправильно.

Да, неправильно, но вариантов только два, и хорошего среди них нет.

Слезы катятся по ее щекам, и мое сердце обливается кровью. Хочу обнять ее. Прижать к себе. Сказать, что все будет хорошо. Но молчу, потому что знаю – хорошо не будет.

– Я обещал твоему отцу, что поговорю с тобой и уйду. Увидимся после выборов.

Элль закрывает лицо руками, а я закрываю глаза – думал, что никогда больше никому не причиню боль. Она хватает вдруг стакан с лимонадом, швыряет, и осколки стекла летят на пол, а лимонад стекает по стене.

– Он ошибается, и ты тоже.

Да, но, как ни крути, я сам был не прав. Стоящая у гаража машина подает гудок. Мое время истекло. Таков был уговор. Теперь водитель отвезет меня домой, в другой конец города.

– Если не забудешь, увидимся в ноябре. В противном случае… хочу, чтобы знала – я тебя любил.

Разбив оба наших сердца, я ухожу.

– И когда же ты перестал заботиться о тех, кто лишен голоса? – Я врываюсь в папин кабинет, не обращая внимания на собравшуюся там компанию. – Ты же постоянно внушал мне, что мы – особенные и наш долг – помогать нуждающимся. Когда ты изменился? Или просто лгал мне всю жизнь?

За столом папы нет, папа сидит на нем и при моем появлении едва поднимает брови.

– Не собираюсь с тобой спорить, пока не успокоишься. Последние двадцать четыре часа были трудными в эмоциональном плане для нас всех, а потому нужно взять паузу, восстановить самообладание и обсудить проблемы, когда мы все сможем рассуждать здраво.

– То есть ты признаешь, что принял эмоциональное решение? Что был не прав, предложив Дриксу отказаться от планов на будущее, поскольку испугался того, что может случиться с тобой самим?

Отец встает, идет прямо ко мне, хватает за руку, выталкивает в коридор и, выйдя следом, закрывает за собой дверь. Мое сердце бьется часто-часто и запинается, когда он нависает надо мной, сжимая мою руку так, что пальцы впиваются в кожу, а сама я теряю дар речи.

– Ты моя дочь, тебе больно, и мне жаль тебя, но не смей обращаться со мной непочтительно в присутствии других людей, понятно?

Никогда мой отец не обращался так со мной.

Он трясет меня:

– Я спрашиваю, понятно?

Киваю, потому что лишилась дара речи.

Он разжимает пальцы и кладет руку мне на плечо и пожимает. Не больно, легонько, как делал миллионы раз, напоминая, что любит меня. Такой быстрый переход от гнева к любви сбивает с толку, и голова идет кругом.

– Ты должна принять выбор Хендрикса. Он понимает, что лучше, и тебе тоже нужно это понять.

– Ты отпускаешь Дрикса вместо того, чтобы защитить его.

– Почему ты не желаешь увидеть, что я помогаю всем, кого занесло в канал «школа – тюрьма»? Если случай с Хендриксом дойдет до репортеров, программа сгорит, это я гарантирую. Иногда для большой победы приходится приносить жертвы. Хендрикс сам согласился стать такой жертвой. Он понимает, что потеря одного ради спасения многих – цена высокая, но достойная.

Я дергаю плечом, сбрасываю его руку и отступаю на шаг.