Дмитрий Серков - Изгой, Крах Советской империи

комплекс роста за счет социального статуса. Комплекс Наполеона», – пришла в голову

мысль.

Чиновник задавал вопросы один за другим, казалось, они напрямую не касались

происходящих событий, но уже через десять минут он считал, что знает об Алексе все. За

десять минут он с удовольствием полакомился легендой, преподнесенной на блюдечке с

голубой каемочкой.

– Так, значит, вы его не знаете? – хозяин кабинета сменил гнев на милость, поумерив

тон.

– Нет. Мы познакомились на улице девятнадцатого августа возле здания парламента,-

в который раз ответил Алекс.

– Отлично. Отлично. Значит, вы не знаете, что ваш знакомый, – чиновник сделал

ударение на слове «знакомый», – сотрудник КГБ СССР?

– Как? – Алекс едва не упал со стула. Станиславский бы аплодировал стоя.

– Вот так, – собеседник потирал руки, удовлетворенный произведенным эффектом. –

Вы единственный были все время у нас на виду. Остальные исчезли, даже не пришли за

очередной порцией информации. – Он на секунду задумался, – нам будет еще необходима

ваша помощь. Вы помните всех из своей четверки?

Алекс кивнул, готовый сотрудничать с представителем власти.

– Если кто-то из них появиться в поле вашего внимания, – чиновник подался вперед,

тон беседы становился более доверительным, – а особенно ваш «друг», незамедлительно

сообщите нам. Только сами ни в коем случае ничего не предпринимайте. Кто их знает, что

у них на уме.

Всем своим видом Алекс выказывал полное понимание чрезвычайной важности

вопроса и признательность за оказанное ему доверие.

– Я могу идти?

– Да, конечно, – его собеседник не считал нужным продолжать разговор, – еще есть

для вас отдельное поручение: необходимо обеспечить проезд к парламенту автобусов

Латвийского телевидения и съемочной группы Си-эн-эн. Нам нужно, чтобы весь

цивилизованный мир увидел происходящее, поддержал нас.

В коридорах Белого Дома было темно, и Алекс шел наугад. Прислонившись спиной к

бетонной стене, он, чтобы унять бешеный ход мыслей, помассировал указательными

пальцами виски, почувствовав пульсацию вен.

Вся набережная освещалась прожекторами, что облегчало ориентирование в толпе.

Подойдя к баррикаде, Алекс подозвал группу молодых людей, собравшихся неподалеку.

– Надо разобрать, – указал он на сооружение.

– Что разобрать? – не поняли они.

– Не будем ломать, – добавил один, похоже, главный в этой компании, – кто ты такой,

вообще? – и он добавил к этому несколько непечатных выражений.

Алексу пришлось долго объяснять молодежи «что», «зачем» и «с какой целью»

необходимо сделать. Спустя пару часов у Дома Советов были частично разобраны

некоторые укрепления, предназначенные не столько для противостояния подконтрольным

ГКЧП войскам, сколько для поддержания морального духа и уверенности в победе.

Была ровно полночь.

* * *

Бом-бом!

События развивались по минутам. Радио Белого Дома освещало обстановку в

столице и передавало обращения правительства РСФСР и депутатов. Так сообщалось о

первой победе команды Президента России – десять боевых машин, находившихся на

Красной площади, перешли на сторону парламента, что стало сильным ударом по ГКЧП:

оказавшиеся под боком танки «противника» были весьма некстати.

Геннадий Бурбулис16 [ Бурбулис Геннадий Эдуардович, в августе 1991 года – советник

Президента РСФСР Б. Н. Ельцина, Государственный секретарь РСФСР ] попросил

защитников Дома Советов не бросаться под машины. «Мы должны победить морально», -

сказал он.

Кто-то командовал организацией заграждений: защитники разбивались на сотни и

разворачивали бульдозеры в сторону возможного нападения. Нервы были напряжены до

предела. Час икс неумолимо приближался. Эта ночь должна стать решающей в истории

СССР. Ночь с двадцатого на двадцать первое августа 1991 года.

К Алексу подошел Шурик.

– Слышал?

– Что?

– Говорят, Александр Владимирович приказал охране стрелять без предупреждения в

случае проникновения в здание переодетых в штатское сотрудников госбезопасности.

– Какой Александр Владимирович? – сходу не понял Алекс.

– Руцкой. Вице-президент РСФСР, – с укором произнес Шурик.

Алекс про себя усмехнулся. Долго же они раскачивались. Да здесь, наверное, уже

каждый пятый комитетчик. Как-никак и он сам является сотрудником спецслужб, а уже –

без пяти минут доверенное лицо одного из занимающих высокий пост чиновников,

находящихся в Белом Доме, удачно прошедший тест на лояльность. И ведь не на пустом

месте родился приказ. Ну, медвежью услугу оказал капитан.

* * *

Внутреннее радио передало о движении бронетехники к Краснопресненской

набережной.

* * *

На подходах к зданию парламента появились БТРы. Промедлить, значит,

подчиниться. Ополченцы приступили к действию. В бронемашины полетели булыжники –

части от мостовой. Раздавались крики, шум и гам. Кто-то кинулся под БТР, но, увидев, что

тот и не собирается останавливаться, выскочил прямо из-под колес.

Бронемашины продвигались медленно, дав шанс разъяренной толпе одуматься и

уступить дорогу силе. Никто не хотел отступать, считая, что противник слабее. Защитники

брали количеством, армия – мощью. Противостояние грозило перерасти в кровопролитие.

– Остановите их…

– Нам отступать некуда…

– Мы защищаем свою свободу…

– Насилие не пройдет…

Призывные крики переплетались с матом, выхлопные газы – с перегаром, рев

моторов – с ударами булыжников о броню, лучи прожекторов – с завесой ночной темноты.

Все смешалось в адской пляске на Краснопресненской набережной. Небритые несколько

суток мужчины походили на чертей, бронетехника – на невиданные машины преисподней.

Худощавый парень постарался вскарабкаться на броню, но, не удержавшись, со

стоном рухнул на мостовую.

– Бутылки! – призывно заорали на передовой.

В воздух взметнулись с десяток бутылок с зажигательной смесью, и только одна

достигла цели, воспламенив колесо БТРа, остальные образовали костры на асфальте.

Перед бронемашинами разлеглась целая живая дорога. Одни были пьяны, другие

свято верили в необходимость происходящего. Кто-то, вытянув вперед руки, старался

остановить продвижение техники. Ослепленные идеей защиты демократических

ценностей, люди шли на любые безумства.

Душераздирающий детский плач и последовавший за ним женский крик копьем

пронзили скрежет и рев бронетехники. Люди замерли на мгновение, отрезвленные

голосом материнской боли. Страх, беспомощность и сожаление застыли в их глазах.