Валерий Петков - Скользкая рыба детства

Глаза. Приворожили.

Он набирается смелости и смотрит ей в глаза. Не отрываясь. Взгляд выразительный. Стесняется вдруг, слегка краснеет.

Такого с ним ещё не было.

Парни неодобрительно замечают эту молчаливую игру, переглядываются. Тёртые жизнью, взрослые мужчины.

Обмениваются взглядами, напрягаются.

Мальчик не ощущает опасности.

Компания выходит через пару остановок.

Он высоко поднимает папку, чтобы не задеть ступени автобуса, бредёт следом, стараясь не касаться ею сугробов.

Неуклюжий подросток в зимней одежде на вырост, в длинном, пёстром шарфе крупной вязки. Бредёт в ночь.

Ему становится жарко от досады, скованных движений, надоевшей папки.

Шарф колючий и злой, трёт мальчику шею, оставляет алый след.

Глаза манят, он хочет снова в них заглянуть. И погибнуть в тоскливом ощущении потери.

Чувство яркое, толком ещё неведомое. Захватило его целиком.

Компания спускается в пустой подземный переход. Разговаривают шумно, парок белёсый над ними вспархивает и расползается.

«На морозе слова можно не только услышать, но и увидеть», – так он думает.

На другой стороне, извивом, громадная стена нового микрорайона. Неприкаянно, посреди пустого пространства сугробов.

Холодная, нерадостная стена.

Гулкие шаги, эхо валится под ноги, отскакивает от стен, неопрятного белёного потолка. Жёлтая лужица мочи пристыла в ложбинке асфальта, у самой стены. Стена кафельная, коричневая, как в общественном туалете. Следы плевков и потёки.

Компания резко заворачивают за угол. Звук утихает. Потом становится совсем тихо в неласковой пещере пустынного перехода.

Он ускоряет шаг. Пытается догнать. Боится потерять их из вида. Заворачивает за угол, спешит, необъяснимо зачем.

Вдруг тот, приблатнённый, выскакивает, как чёрт на пружинке, крепко хватает за узел шарфа, притягивает плотно к себе, душит. Смотрит пристально. В упор. Равнодушные, безжалостные глаза, как лезвия. Льдистые, пустые, без выражения.

Становится трудно дышать. Подросток безвольно машет руками.

Взрослый, сильный мужчина. Поджидал, таился, и сейчас держит его в руках, ненавидя подспудно благополучность маминого птенчика, раздумывает, равнодушный к чужой боли, – оторвать ему голову или нет?

Мальчику не страшно. Он вертит головой, пытается освободиться из жёсткой хватки, ищет глазами девушку.

Всё остальное теряет смысл. Он перестаёт сопротивляться.

Трое впереди, в пустом проёме двери, оглянулись, ждут. Улыбаются снисходительно, жалеют молча неразумного мальца, невесть как свалившегося на них.

Она недовольна. Хмурится. Игра в гляделки для неё окончена.

– Слышь, «Зяма», не зли дяденьку, вали отсюда на х..!

Вонь дешёвого табака, удушающий дурман перегара. Поклацал чем-то блестящим перед носом, звонко. Спрятал в карман.

Плавной, развалистой рысью возвращается к компании.

Подросток вдруг замечает его грязные остроносые туфли, похожие на лыжи.

Смеются. Парни раскатисто, девицы звонко и дробно, очередями.

Уходят. Двери бесшумно раззявили половинки створок, бликами по стенкам мелькнули. Двигаются, словно аплодируют молча. Успокаиваются.

Мир этих мужчин незнаком и враждебен для него. Превозмогая ужас, кидается следом, большая папка мешает, тормозит. Движение по узким ступенькам опасное, мылкая наледь пятнами на тёмном граните грозит подставить подножку.

Выбегает на проспект. Дышит часто, затравленно и обречённо. Теперь только доходит опасный смысл угрозы. Матерное словцо остро хлестнуло и обжигает, въедается в самую сердечную мякоть, ранит. Пронзительно и больно.

Кажется, раздавит. Заклеймит память и уже не оставит никогда.

Злости нет. Хочется плакать от беспомощности, безответности на унижение, но он сдерживается. Не плачет.

Вдруг осыпало потной испариной. Дышит учащённо.

Оглядывается. Спешат прохожие. Машины, снег, заезженный многими колёсами. Светофоры перемигиваются. Тени за спинами домов чёрные, опасные.

Грязный, вязким, непролазным месивом около бордюров, потерявший очарование снег… Машины, люди, реклама.

Он стоит у большого окна мастерской, смотрит на вечернюю суету засыпающего города внизу. Вспоминает.

Снег, снег…

«Снежная королева». На выпавшем белом холсте снега. Та, другая.

И лицо. Серая морда уголовника. Портрет на стене. Как напоминание о невозвращённом долге за унижение.

Близко, пристально, в упор. Глаза с болезненной желтинкой, крапинкой тёмных брызг. Как тогда.

Гнусное, корявое лицо беспредельщика следит за ним.

У художника семья. Два сына. Он боится отпускать их одних, тревожится, когда запаздывают. Нервничает, звонит на мобильный телефон, спрашивает – где сейчас, что делают?

Огни. Колючие, лучистые в морозном воздухе. Многое напоминает, как было тогда.

Он искал её после той встречи. Эту странную девушку из той компании. Глаза маячили, звали явью и во сне. Преследовали, не давали покоя.

Болезнь приутихла, затаилась, но не прошла, становясь навязчивой страстью.

Он бродил по улицам, в метро. В самых неожиданных, опасных местах, рисковал. Жаждал встречи. Отомстить? Думал об этом упорно. Решил однажды:

«Должно быть, приезжие. Приезжих много. Очень много. Невероятно вновь встретиться в этом огромном городе. Не судьба, значит».

Он не задавался вопросом – а если встретит, дальше-то что? Просто – искал, это было важнее всего.

Важно было доказать себе, что он чего-то стоит.

Как себя вести и что он скажет при встрече? Он не знал тогда. Да и сейчас не знает, но что-то гнало его в поиск.

Потом он успокаивался. Надеясь где-то очень глубоко внутри, что это отболело, потаённо и тихо умерло в нём. Творил, яростно погружался в работу, стараясь забыть, вытравить из памяти живую картинку.

Он никому не рассказывает о той встрече.

Успешный художник. Картины, много картин. На них женские глаза, те самые – кричат, зовут и отталкивают обманным, холодным лукавством. Прописаны точно, завораживающе.

Очень нравятся его жене. Она находит что-то своё, неоднозначное в этом. И что-то не выразимое словами понимает про него. Он благодарен ей за это.

«Может быть, их убили тогда? – думает он сейчас. – Такие всегда найдут повод сцепиться, огрызнуться. Нацелены на драку, вестники глупой, бесславной смерти».

Ему нехорошо от этой мысли. Он смотрит на огромный город под ногами. Слегка кружится голова, опасливое ощущение высоты.

«Скорее всего, они уехали. Невозвратно. А приезжих всё больше и больше».

В тот вечер Москва перестала быть родной.

Он ненавидит приезжих.

Солнце яростно пробивалось сквозь плотную ткань.

Андрей проснулся сразу. Жена спала рядом.