Джон Шемякин - Дикий барин в диком поле (сборник)

А ты дома, конечно. Ты ведь дом хотела? Вот. Счета за дом, свет, газ, помирающие страусы из вашего страусиного концлагеря, трактористы, ветеринары, налоговая и прочие уездные шишиги станут для тебя и досугом, и источником бед.

И только через год или два, когда ты, измождённая и оборванная, постучишься ко мне в дверь, я позволю тебе, бесноватой нищенке, увидеть нашего холёного орла. Издали и за деньги. Или что ты там мне принесёшь в своей кошёлке? Яйца, репу, «Ролтон»… Я пока не знаю, что ты будешь торопливо глодать у себя в темноте и паутине, к чему ты там привыкнешь.

Иди давай. Шарик отдал. Думай. Копи.

Я могу спать несколько суток подряд. На третьи сутки спанья я устаю спать и засыпаю уже от усталости.

Ещё я засыпаю от неизбежных рассуждений Иннокентия Сергеевича.

Рассуждения Иннокентия Сергеевича – это жанр особой силы. Ничто обычно не предвещает бури. Вот И.С.Ф. (к.ю.н.) сидит спокойно и, по обыкновению, радостно закусывает выпитое с грустью. По бокам его сидим мы с Б-чем и ничего не подозреваем.

И внезапно!

– А по-моему, учить можно только детей, исправлять только молодёжь, только с ровесниками можно бороться, старость можно только уважать. А мёртвых – что делать с мёртвым? Мёртвых нужно лишь прощать. Зачем учить того, кого исправит только прощение? А?! Зачем бороться с теми, кто достоин уважения? И прощать тех, кого можешь побороть?!

Всё это застаёт нас с Б-чем врасплох. Я втягиваю голову в плечи, Б-ч, напротив, вытягивает шею и оглядывается с тревогой по сторонам.

– Не мсти детям, не учи ровесников, не спорь со старшими, не прощай равных!

Тут в голове у Иннокентия канал, по которому в наш мир рвётся чей-то сверженный бог, закрывается, и он со вздохом начинает догрызать бараньи рёбра. Не меняя выражения лица.

Чего нельзя сказать о нас.

– Как бы нам изловчиться, Иннокентий, и начать тебя продавать? – спрашиваем мы у Федюнина. – Ты же идеальный носитель дорогостоящей пурги, фактически бриллиантовой пыли! – кричим мы ему, пытаясь приподнять его красивое массивное тело, обмякшее в углу. – Пойдём с нами, ты дашь нам смыслы, которые мы сможем заворачивать и впаривать людям!

Но минус Иннокентия в том, что канал связи с мудротой у него непостоянен. Нет уверенности, что время интеллектуальной дойки Кеши наконец определится и процесс получит коммерчески безупречную логику, освободится от разрывов в подаче сырья и пересортицы.

Вчера видел, как полицейская переодевалась в медсестру. В полутора метрах от меня и в семи сантиметрах от Федюнина.

Иннокентий девушку знал слишком плохо, чтобы относиться к ней безразлично. И бывшая полицейская этим пользовалась.

Потом медсестра решила уйти от Иннокентия Сергеевича ко мне. Я ей довольно твердо сказал: что бы она ни задумала, ей все равно придется мне заплатить. Я парень хоть и гулящий, но не дешевый.

Я всегда следую своим убеждениям. Особенно когда не совсем прав или совсем уж под воздействием допингов. В этом заключается понимание мужественности в моей семье.

– Тебе жалко? – спросил у меня подобревший за вечер в стриптизе тысяч на сорок Федюнин.

– Наготы жены брата твоего не открывай: это нагота брата твоего! – отвечал я наставительно. – Взойдя к женщине дома брата твоего, укрой глаза плащом: то брат твой.

Хорошо иногда вспоминать книжки, которые читал в детстве у пионерского костра.

Не получается жить красиво и весомо. Вот со многими понятно все и сразу. Заходишь в подъезд, принюхиваешься и идешь по ручному хорасанскому ковру на запах фуа-гра и теплого ежевичного варенья. Восьмой этаж. Квартира номер, примерно, два. Встречает тебя у двери старший охранник хозяина в повседневной норковой безрукавке. День-то будний. На безрукавке сохнут капли из фонтанчика у джакузи для прохожих и попрошаек. «Вдова Клико» удивительно красиво играет на мехе.

Понимаешь: вот, люди живут. Не шушера.

А я докторскую колбасу люблю с черным хлебом. Что в моем возрасте уже не некое чудачество, а стукоток коготков пенсионного скопидомства.

Обидно.

Федюнин, оказывается, знает про царскосельский лицей. Рассказал мне на днях свою версию царскосельского житья-бытья.

Слушал я Кешу с большим вниманием, растопыря мятые уши. Иначе Иннокентия Сергеевича слушать нельзя. Только растопырив уши и вывалив язык. Так оно безопаснее.

Из образа я вышел только при рассказе Кеши о приезде Державина на экзамен. Повалился молча на бок.

По версии Федюнина, Державин пришёл в восторг, когда услышал от Саши Пушкина фразу: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил».

Раньше очень многие мужчины танцевали летку-енку. Теперь на этот танец согласятся не все. Раскрепощённый содомизм одних и терпимость к содомитам других отгрызает у меня лучшие куски жизни.

Иннокентий Сергеевич, как всегда, в своих рассуждениях неповторим. Но я всё равно танцевать летку-енку отказался. Не из-за содомитов, просто не нравится.

– Раньше мы с тобой колготки носили. Помнишь? Не забыл? Давай тогда уж и это возродим, – сказал я Иннокентию Сергеевичу. – Протест против Евровидения должен быть осознанным, леткой-енкой мы его не оживим, плацдарм мужских поцелуев в губы, которыми изобилует «Война и мир», потерян. Это плата за хорошие стрижки, Кеша. Чайковский нам предъявляет вексель за наше прыганье в образах крыс на утреннике в детском саду. Чайковский! Отдай ему эту летку-енку. Больше теряли…

Иннокентий Сергеевич Федюнин прочёл в меню: «фазанята».

Как-то страшно разгоревался. Второй час ничего толком не едим, а успокаиваем.

Как можно успокоить Кешу? Методов не так уж и мало. Но часть их противозаконна, а другая часть построена на психоанализе.

Проблема с психоанализом Иннокентия заключается в том, что мы с ним ходили в один детский сад и даже шкафчики наши были по соседству, в самом тёмном углу. На моём шкафчике было изображено то, что воспитатели фарисейски называли «картошка». А на шкафчике крошечного тогда Кеши была изображена здоровенная синяя морковь или даже баклажан, просто мы слова такого не знали.

Короче, психоанализ Иннокентия – это психоанализ и меня отчасти. Что страшно, конечно.

Проклятые фазанята.

А ещё Федюнин, который тоже посмотрел «Сыновей анархии», сказал, что если бы у Горбачёва была внешность главного героя, то ему бы простили всё и он продолжал бы управлять СССР в составе огрызков Рязанской и Пензенской областей.

Купаясь во всеобщей любви.

Один раз Федюнин попросил в ресторане на каком-то крае Норвегии базиликового оливкового масла. Это произошло после посещения нами фермы, на которой коровы, такие, знаете, жизнерадостные коровы, жрут рыбий фарш с бошками. Вместо сена и прочего силоса. Просто наяривают сельдей коровы. Или не только сельдей, я в размешивающий чан заглянуть два раза успел только: первый – когда мне показалось, что в чан упала моя полиэтиленовая шапочка, а во второй раз – когда окончательно убедился, что шапочка моя в чане.