Алексей Иванов - Вилы

Трудолюбивые немецкие парни бережно убрали мотыги в амбары, умылись и организованно явились к самозванцу герр Пугатчофф, хотя не собирались становиться казаками. Но справедливость – юбер аллес.

Потом царские следователи никак не смогут понять, что же общего было у цивилизованных европейских колонистов и русских дикарей. Изумлённо качая головами в париках, следователи запишут про Пугачёва: «по выходе из Саратова пошол он колонистами, но оные драки с ево толпою не делали». А Пугачёв впервые столкнулся с тем, что казачья ценность справедливости оказалась и главной ценностью крестьян, ведь «саксоны» были крестьянами. Это объяснялось тем, что «саксоны» были лично свободными. Свободные «саксоны» требовали справедливости так же, как свободные казаки.

Пугачёв понял: правильно он сделал в Саранске, когда объявил свободу всем мужикам, а не только тем, кто уже вступил в его войско. Жаль только, что трёх недель от Саранска до Сарепты не хватило, чтобы крестьянство всё поголовно поставило справедливость выше выгоды – то есть сменило свои двухвековые ценности, выстраданные рабами на пашнях.

Сарепту Пугачёв занял 17 августа 1774 года и простоял здесь сутки.

Эту колонию в 1765 году основали «моравские братья» старшины Петера Конрада Фриза. «Братья» исповедовали непротивление злу насилием и блюли евангельские идеалы. Речка Сарпа под Царицыном напомнила им ливанскую Сарепту, и «братья» назвали колонию именем из Ветхого Завета.

Когда пришёл Навуходоносор-Пугачёв, жители Сарепты спрятали нажитые богатства в подземельях под кирхой и ратушей: там их до сих пор ищут диггеры. Женщин, детей и стариков «братья» отправили на барке по Волге в Астрахань, а мужчины ушли пешком. Они благоразумно двигались степью, в стороне от тракта, и погоня бунтовщиков не изловила беженцев.

Пугачёв смотрел на новенькую кирху Сарепты и думал, чего он уже только не видел: скиты, кремли, калмыцкие хурулы, мечети, «транжементы», мавзолеи, заводы, чувашские керемети, остроги, караван-сараи, усадьбы… Всё это бесконечное многообразие невозможно отформатировать по единому казачьему образцу. Казачьи ценности прекрасны для всех, но казачий образ жизни годится только для казаков. И Пугачёв отдал Сарепту на грабёж.

Орда Пугачёва уходила вниз по Волге, и было ясно, что это отступление. Бунт себя исчерпал. Как дурную бесконечность, его нельзя было завершить – можно только прекратить. И Пугачёв рвался к Астрахани, к Каспию и на Кубань. А преследовал Пугачёва один лишь деташемент Михельсона. Посреди огромной приволжской степи Пугачёв и Михельсон наконец нашли друг друга. Им надо было ответить на тот вопрос, который был задан ещё на далёком Урале, на Лунной реке: кто кого? И судьба словно бы освободила пространство для ответа, для главной битвы.

Самодельный пугачёвский орден из музея Уфы

Пугачёв остановился за оврагом в трёх верстах от села Солодники. Здесь у царицынского купца Солёникова находилась «ватага» – рыбные ловы с кошами рыбаков. Эти рыбацкие лачуги и стали свидетелями последнего яростного спора империи и свободы.

У Емельяна было около 15 тысяч бойцов. Под сочным закатом он собрал войско на круг. Полковники объявили, как в битве надо действовать пехоте и коннице, артиллерии и обозу. А потом Емельян достал ворох орденов – снятых с убитых дворян или самодельных – и принялся награждать своих сподвижников. Андрей Овчинников превратился в «генерал-фельдмаршала и всех орденов кавалера». Казак Фёдор Чумаков, который был с Пугачёвым с первых дней бунта, стал «генерал-фельдцейхмейстер и обоих орденов кавалер». Ивана Творогова, что примкнул к бунту в Илецком городке, Пугачёв произвёл в «генерал-порутчики». Орденами и чинами Пугачёв осыпал едва ли не всех своих товарищей. На берегу Волги толпилось оборванное и бородатое войско разбойников – а блеск был словно в Зимнем дворце. Но чем причудливее звучали звания и титулы, тем отчаяннее звенела немая просьба Емельяна: «Не предайте, братцы!».

Его предали.

Верность сохранили только Андрей Овчинников и Кинзя Арсланов. А девять яицких казаков во главе с полковниками Ванькой Твороговым и Федькой Чумаковым задумали сдать Емельяна властям и этим выкупить прощение. Ночью Чумаков набрал беремя дров и ушёл в тёмноту, чтобы забить поленьями стволы пушек и лишить войско артиллерии.

Пугачёв звериным чутьём догадался: быть беде. В ночь перед битвой в своём шатре, прощаясь, Емельян надел на Дуняшу Невзорову, «маленькую разбойницу», пояс с золотыми червонцами и приказал девчушке наутро бежать домой, на Урал, в завод Сатку.

Утром 24 августа 1774 года вооружённая орда Пугачёва столпилась за цепочкой из 25 пушек. Через овраг в атаку на мятежников пошёл деташемент Михельсона: Чугуевский гусарский полк справа, Изюмский казачий полк слева, пехота в центре. У Михельсона было столько же пушек, сколько и у Пугачёва, но людей втрое меньше – пять тысяч.

Пугачёв мог бы победить, если бы его канониры скосили атакующих залпами картечи. Но пушки мятежников молчали. Емельян ждал грохота стрельбы, сжимал рукоять сабли, гусары Михельсона приближались, а пушки молчали. Изюмские казаки в синих бешметах и чугуевские гусары в пернатых шлемах промчались сквозь умолкшие батареи и врубились в ряды бунтовщиков. Началась бойня. Мятежники не выдержали и побежали из-под вражеских сабель и пик. Андрей Овчинников, верный друг Емельяна, с горсткой казаков ринулся на конницу Михельсона и упал, убитый. В белёсых к осени ковылях у Солёниковой ватаги полегло семь тысяч мужиков. Обоз раскатился по степи, а шесть тысяч мятежников сдались в плен.

Вечером в мирный городишко Чёрный Яр, оторвавшись от погони, прискакала сотня уцелевших беглецов, в их числе – Пугачёв и яицкие казаки-изменники. Изменники хотели сдать властям Пугачёва, но пока ещё не могли вылучить момент и скрутить его: Емельян умел держать саблю – отмахался бы, да и рядом с ним всегда был твёрдый, как булат, Кинзя Арсланов. Поэтому заговорщики не проявили себя и выжидали.

Поле той битвы не отмечено ни курганом, ни обелиском. Нация одержала здесь победу или же, наоборот, потерпела поражение? Правы или не правы были победители? Даже Волга этого не знает. И пока нет ответа, поле будет пустым и безымянным

Город Чёрный Яр Пугачёву не был нужен, нужны были лодки. Лодки нашлись. Ночью мятежники переправилась на калмыцкий берег Волги. С Емельяном были жена Софья и сын Трофим, а дочки достались Михельсону вместе с обозом. Бунтовщики потеряли и казну, и артиллерию, и даже телеги с «царицками» – походный гарем. Весь день беглецы пробирались по камышам через бесчисленные тёплые ерики, потом переплыли Ахтубу – двойник Волги, – а потом через пески Шкили ускакали на восток.