Иван Зорин - В социальных сетях

«Прожить надо так, чтобы после смерти осталась куча долгов и на похоронах все молчали, потому что о покойниках плохо не говорят».

А от Модэста Одинарова добавила:

«Хороший совет, но запоздалый».

Это понравилось Иннокентию Скородуму. Он поделился этим постом у себя на странице, добавив с печальным смайликом:

«Какая разница, как прожить? Все равно это не жизнь».

Сидор Куляш также видел сны. Он долго потом носил их в себе, осторожно ощупывая изнутри, как мать ребенка, пытался осмыслить их содержание, превратив в слова, поведать жене или бумаге. Но у него это не выходило. Потому что во сне Сидор Куляш был умнее. Там он читал прославленные в веках книги, которые казались ему гениальными, но когда, проснувшись, брал их в руки, не мог осилить и страницы. Во сне он чувствовал запахи, которые были свежими, словно после дождя, а наяву жил, будто с заложенным от простуды носом.

– Мама, – звал он во сне покойную мать. – Почему ты меня не любила?

– Любила, – эхом откликалась она.

Мать приходила веселая, беззаботным смехом напоминая юродивую, и Сидор Куляш во сне понимал, что стал уже старше нее и может во всей неприкрытой наготе видеть совершенные ею ошибки, которые у него нет сил простить.

– Глупая, глупая! – твердил он, пока мать, обиженная, не исчезала.

И тогда Сидор Куляш просыпался, упираясь взглядом в фотографию молодой улыбавшейся женщины, висевшую на стене напротив. Ему хотелось повернуть ее лицом к обоям, но он только кусал губы, точно в детстве, когда его оставляли одного на жарком опостылевшем пляже. Целыми днями он потом равнодушно скользил взглядом по фотографии, которая сливалась для него с джунглями обоев, вспоминая мать так же редко, как отца, – тот постарел, согнулся и при встрече говорил всегда одно и то же:

– А ты вырос… С деньгами все нормально?

– Нормально, – эхом откликался он.

Потом Сидор Куляш спрашивал о здоровье и, не дождавшись ответа, как обычно переводил разговор на свою работу, думая при этом, что люди не меняются, что во сне отец по-прежнему распоряжается банком. Уставившись на морщинистые ладони, которые потирал, казалось, для того чтобы спрятать, Куляш-старший невпопад кивал, а когда приходило время прощаться, поспешно обнимал сына, скрывая теперь руки у него за спиной, и по привычке произносил:

– Ну, передавай привет матери.

Сидор Куляш крепко прижимал отца к жирной груди и не мог понять, у кого из них двоих катятся слезы. А потом просыпался. Сидор был поздним ребенком и с годами стал понимать, что совершенно не знает отца, который большую часть жизни провел до его рождения и при всем желании никогда не поймет его. Лежа в постели, он твердо обещал себе позвонить отцу, которого не видел с похорон матери. Но свое слово так ни разу и не сдержал.

После того как Сидор Куляш захотел сделать репортаж о Раскольникове, в группе к нему стали относиться настороженно. «Завидуют, – по-своему понял он, когда его сообщения перестали комментировать. – А сами мечтают попасть в кадр». Но в глубине ему было обидно, и он оживился, когда Аделаида, казалось, подтвердила его предположение:

«А можно мне попасть на телевидение? Я могла бы принять участие в ток-шоу».

«Их много. В каком именно?»

«Да в любом, у меня обо всем есть свое мнение».

«Свое ли? – подумал Сидор Куляш. – Стоит ли с ней говорить?» Но выбирать не приходилось:

«И все же определитесь. Какое ток-шоу вам больше нравится?»

«Мне абсолютно все равно! Они же на одно лицо».

И тут Сидор Куляш понял, что его разыгрывают.

«Пожалуй, ограничимся этой группой. Кстати, роль дуры у вас хорошо получается!»

«Репетирую ток-шоу», – парировала «Аделаида» с кучей язвительных смайликов.

Это понравилось Иннокентию Скородуму и Зинаиде Пчель. Хотела к ним присоединиться и Полина Траговец. Но, вспомнив, что участники группы ей уже снятся, решила этого не делать. «Пора лечь на дно, – закрыла она сайт. – Иначе можно рехнуться».

Сидор Куляш тоже каждый день давал себе слово больше не появляться в группе. И каждый раз его нарушал.

– Сам как вечер – Интернет, – коротко рассмеявшись, похлопал его по плечу начальник. – В жизни-то и поговорить не с кем.

– Эт точно, – кивал Сидор Куляш. – И в Интернете все умнее, как в телестудии.

– Это потому, что вживую не видишь.

– И не дай бог!

Сидор Куляш убеждал себя, что дискутировать с членами интернетовского сообщества – все равно что разговаривать с телеведущей, поставив перед собой банку пива. Но приходил вечер, принося тоскливое одиночество, заставляя вновь окунуться в аквариум по ту сторону экрана.

«У меня жена пустая, холодная как рыба, – хотелось написать ему. – А развестись боюсь – идти некуда, да и привык». А вместо этого он рассуждал о том, почему каждый последующий муж хуже предыдущего, распространялся о коммуникационных технологиях и рисовал картины далекого будущего. Раскольников больше не объявлялся, и Сидору Куляшу для репортажа пришлось довольствоваться тем, что есть. Он сделал упор на моральной стороне произошедшего в группе, живописуя страшный выбор, перед которым поставил ее убийца. «А как бы поступили вы?» – рефреном повторял он, обращаясь к зрителям. На этом вопросе строился весь репортаж, однако про исключение Раскольникова из группы, в котором он сыграл главную роль, Сидор Куляш умолчал. В репортаже рассказывалось о сострадании, которое все мгновенно испытали к Авелю, о том, как незнакомые люди собирали деньги, чтобы выкупить его жизнь, и наконец о вмешательстве доблестной полиции, взявшей дело в свои руки. «Никаких уступок шантажистам, – объяснял актер в полицейской форме, нанятый Сидором Куляшом вместе с реквизитом. – К тому же ваша жертва абсолютно бесполезна, в преступном мире свои законы, и киллер, взявший заказ, не может его не выполнить». Изменив финал, Сидор Куляш проявил репортерское чутье, шестым чувством угадав правду, точно видел мрачный сырой подъезд, в котором за железной коробкой лифта поджидал Авеля Раскольников. Все получилось в лучших традициях жанра, его репортаж имел шумный успех, и Сидор Куляш был на седьмом небе.

– Не зря в Интернете сидишь, – похвалил его начальник. – Ссылку в своей группе оставил?

– Выложил видео, – уточнил Сидор. – Пусть посмотрят.

Но уже вечером он об этом пожалел.

«А вы мерзавец, – написала ему Дама с @. – Всегда это подозревала, но не до такой же степени».

«Ой, только не надо этого! – перешел он в атаку. – Умничайте у себя дома, а у репортажа свои законы: он должен быть черно-белым. Ведь никто, повторяю, никто не дал бы на нашем месте и копейки! Рассказать все как было? Хотите, чтобы зритель, узнав себя, переключил канал?»

«Вы правы, Сидор Куляш, – написал Иннокентий Скородум. – И все равно вы мерзавец».