Александр Снегирёв - Как мы бомбили Америку

Вскоре после Дня труда туристов словно языком слизало. На асфальте появились желтые листья. Воздух стал суше и прохладнее. Мы лениво домывали опустевшие комнаты. В ресторане воцарилась тишина. Казалось, сама жизнь намекала на наш скорый отъезд. Даже очередная Юккина тряпка для протирки сантехники походила на привычные русские тряпки, которые в предыдущей жизни являлись предметами одежды или нижнего белья. Юкка сам не знал, как эту тряпку, напоминающую бабушкины панталоны и мужскую рубашку одновременно, занесло в буржуазный мир губок и щеток. Мы сочли появление тряпки знаком свыше.

Было раннее утро. В дверь постучали.

– Почта!

Мистер Тод все-таки прислал нам чеки из гольф-клуба.

Тут же позвонил Лаки:

– Ребята, последняя комната освободилась, уберитесь там.

– Какой номер?

– Триста семь.

Войдя в комнату триста семь, мы удивились. Везде царила неправдоподобная чистота. Казалось, здесь никто никогда не жил. Унитаз сверкал, полотенца пахли стиральным порошком, кровати были застелены, а на обеих подушках лежало по пятидолларовой бумажке. В холодильнике запотели две бутылки «Микелоба».

– Неплохо.

Делать оказалось нечего.

– Может, телик посмотрим? – предложил Юкка. – А то, если мы скажем Лаки, что тут все чики-пики, он нас припашет что-нибудь делать, а сил уже нет.

Мы включили старый телевизор и развалились на кровати с пивом. Почему-то показывали небоскребы-близнецы. Один из них горел.

– Что за хрень?

– Кино какое-то, – я отхлебнул пива.

– Какое кино! Видно же, что не кино!

– А что это тогда?

– Написано – «прямой эфир»!

Юкка крутанул ручку громкости. В комнату ворвались слова комментатора. «Пожар… Взрыв… Причины неизвестны». Одна из башен, точно рукав мехом, была оторочена черной с огненными языками клубящейся опушкой. Густо-сажевый пушистый хвост тянулся далеко вправо по синему безмятежному небу.

– Это что, война?! Что случилось?! – я вскочил с кровати, снова сел и снова вскочил.

– Да нет, какая война, не может быть…

Тут на экране появилось что-то блестящее. Оно точно, скользнув по дуге, рассекло второго «близнеца». Воздух содрогнулся. Черно-огненные клубы вспузырились вверх по стенам.

Мы прилипли к экрану.

Мы видели, как мужчины в черных брюках, белых рубашках и начищенных туфлях бросались из окон с дверцами от шкафов, надеясь благополучно спланировать на землю. Мы видели, как в воздухе кувыркались женщины в деловых костюмах и воздушные потоки неприлично задирали им юбки. Завидев очередное летящее тело, оператор фокусировал объектив на отчаянных смельчаках, а комментатор сопровождал их полеты возгласами, очень похожими на те, что кричат болельщики на соревнованиях по прыжкам с трамплина. Один бедняга, видимо, прижатый огнем к окнам, пытался ползти вниз по стене…

Журналисты обменивались в прямом эфире впечатлениями: «Ты это видел?! А ты это видел!» Вдруг одна башня, та, что уже горела, когда мы включили телевизор, выбросив тучу пыли, осела, ушла под землю, словно ракета, запущенная не в космос, а к центру планеты. Картинка замелькала: асфальт, бегущие ноги, ругань – оператор сматывался, но режиссер переключился на другую камеру, стоящую на безопасном расстоянии. Желто-серые клубы пыли вобрали людей, дома, машины. Пыль на время стерла с карты великий полуостров Манхэттен. Следом за первой башней под землей скрылась вторая. Мы не могли говорить. Юкка твердил только одно слово:

– Круто!

– Чего тут крутого?!

– Круто вот так вдруг умереть! Сразу никому ничего не должен! Если бы я погиб, не пришлось бы париться о деньгах, о маминых зубах… Я стал бы абсолютно свободным…

Я вспомнил смотровую площадку, ирландца Шона, смешных черных детей с воспитательницей, холеных дамочек… Я видел их всех, обезумевших от страха, сгорающих заживо на наших глазах, залитых самолетным топливом, плавящимся металлом, прыгающих в окна… Для Юкки это была свобода, для кого-то – победа.

Мы смотрели на гибнущие небоскребы и видели самих себя. На наших глазах умирала часть мира, которому мы принадлежали, умирала часть нас.

В «Вестминстере» царило оживление. Все обсуждали последние новости.

– Это теракт, я вам точно говорю! – утверждала Олимпия. – Японские камикадзе отомстили за Хиросиму.

– Какие камикадзе, это сионистский заговор! Я слышал, что все евреи заранее вышли из небоскребов! – спорил Лаки.

– Ты совсем свихнулся вместе со своими дружками реднеками, братец! – съязвила Марианна.

– Как бы на нас не напали, – опасалась Олимпия.

– Мама, ну кому мы нужны!? – смеялась Мишель.

Бельмондо молчал.

– А ты как думаешь, Георгиас? – обратилась Марианна к мужу.

– Высшие силы покарали Америку.

– Какие высшие силы?

– Инопланетяне.

Марианна презрительно расхохоталась:

– Ты абсолютный псих! Боже, как меня угораздило выйти за тебя!

– Это не ты за меня вышла, а меня на тебе женили!

– Еще бы! Тебе захотелось сладенькой жизни в Америке, вот ты и прилетел, а меня даже в глаза не видел!..

Резко подорожал бензин. Многие решили, что началась война. Не ясно только, с кем. Лаки заседал в клубе реднеков. Они готовились наказать черных, евреев и остальных «неблагонадежных», если откроется, что крушение «Близнецов» их рук дело. Олимпия, не зная чем заняться, носилась как заведенная по мотелю и ресторану.

– У нас билеты, что мы теперь будем делать, – беспокоился Юкка.

– На месте разберемся.

На следующий день у Киса сгорел трейлер, в котором он жил. На этот раз причиной стал не протаранивший его самолет, просто Кис забыл выключить электрочайник.

– Что, все сгорело?! – с хохотом спрашивала Женуария Киса.

– Все подчистую! – гоготал в ответ Кис.

– Ну ты и ебанат! – Женуария хлопала Киса по плечу. – Тебе хоть жить есть где?

– Не-а! – икал от смеха Кис.

Я заметил, что Бельмондо внимательно слушает. Казалось, он думает о чем-то очень важном. Он заметил мой взгляд и подмигнул.

– Зато я теперь свободен, как птичка! – раздухарился Кис. – Полечу, куда хочу!

– А кто посуду мыть будет, птичка?! – Женуария и Кис затряслись от нового приступа хохота.

Перед закрытием Бельмондо подозвал нас с Юккой.

– Хочу подарить вам кое-что, парни, – он протянул каждому по брелку с Мадонной и младенцем. – Эти штуки принесут вам счастье. Поцелуйте. – Мы поцеловали Мадонн. – Ну, прощайте. Алекс, когда станешь президентом, не отправляй меня в Сибирь!

– Не отправлю, Бельмондо. Завтра увидимся!

Когда я закрывал за собой дверь, он окликнул меня:

– Извини за пиво, я узнал, кто его воровал.

– И кто же?

– Не важно. Семейные дела.

– Иди спать. Тебе надо выспаться.

– Сегодня не получится. Моя очередь сидеть с Папсом.