Тинатин Мжаванадзе - Самолет улетит без меня (сборник)

Стремительно разогревающееся солнце будило всех остальных людей, и становилось понятно, что сон был всего лишь перерывом, а никаким не переходом в другую жизнь, и снова надо ломать голову, каким же образом сделать все самой.

Анри выходил на балкон, целовал Эрну в плечо и был ужасающе настоящим, тошнотворно живым, пахнущим подушкой и мазью, которой он лечил простуду в уголке губ. Эрна невнятно отвечала и уходила поскорее в спальню, чтобы снова встать на нулевую отметку ежедневных привычек.

Мама Лали, первым делом варившая кофе, спрашивала, будет ли Эрна пить его вместе с ней, – и каждый день получала отрицательный ответ, на который реагировала с иронией: ну как же, куда нам понять, как нужно правильно питаться. Эрна растягивала губы в улыбке и хорошо вымуштрованным жизнерадостным голосом отвечала, что ей до здоровья Мамы Лали, как до звезд, и если она выпьет кофе натощак, то голова будет отваливаться целый день, пожалейте меня, милая Мама Лали.

Уходила в ванную и запиралась, сквозь зубы выговаривая все злые, ненавидящие слова, которые не смела и думать высказать на самом деле.

Совершались мелкие ритуальчики, в них не было ни одной трещинки, за которую можно хотя бы зацепиться ногтем и отколупнуть кусочек.

Закалывались волосы, оголяя бледное лицо, накладывалась приготовленная с вечера маска, потом включался душ, махровой рукавичкой растиралось все тело, затем Эрна становилась под воду и закрывала глаза: вода лилась чуть теплая, пахнущая ржавчиной, совсем не такая, что была у нее дома – талая вода со снежных вершин, от которой кожа вздыхала и волосы начинали сверкать и ласкаться.

Каждый раз Эрна позволяла комку подойти к самому горлу и затем отгоняла его вниз, в душу, в самый темный ее тайничок.

Напоследок тело десять секунд обдавалось ледяной водой, затем колючее полотенце растирало кожу до красноты, кремы методично вдалбливались в лицо, веки, шею, затем широкими мазками по всему телу, надевалось свежее белье и пахнущее утюгом батистовое платье.

Затем наступал черед постели: Эрна выгружала одеяла и подушки на балкон, долго их встряхивала и лупила ракеткой, колебалась – а не сменить ли белье, но ведь только вчера поменяла, это уже паранойя, тащила все обратно, расправляла, разглаживала руками, тянула матрас, взмахивала простыней, которую ветер тут же подхватывал и превращал в парус; и, насладившись мгновением почудившегося моря, Эрна натягивала ткань без единой морщинки, сверху укладывала одеяла – и чтоб не дай Боже не закралась лишняя складка, сытые взбитые подушки сонно жмурились в ожидании покрывала – все, уже конец, уже предел совершенству, край тянется параллельно паркету, углы прямые, постель заправлена, день начался.

Никуда не денешься, придется идти прочь из спальни.

Все в этом доме было удручающе настоящее, крепкое, пахучее, настроенное против Эрны: особенно ненавидел ее угол при входе из коридора в кухню и неизменно бил по локтю, и еще нарядные деревянные сабо – они как-то ухитрялись стукать ее по щиколотке, и саднящая боль в двух местах сразу становилась противовесом темной тяжести, тянущей изнутри.

Остальные вещи были не столь прямолинейны – но делали больно гораздо ощутимее: например, цвет стен в гостиной, пепельно-лиловый, или крошечная тарелочка для супа – вообще вся посуда в этом доме была как будто из кукольного набора, поскольку Мама Лали считала, что есть большими порциями – дурной тон.

Но при этом она без малейшей запинки могла сказать при соседях, что ее невестка целыми днями сидит и читает – вы подумайте, взрослая замужняя женщина позволяет себе НИЧЕГО НЕ ДЕЛАТЬ!

В это утро к обычной тревоге добавилось новое ощущение: легкая тошнота. Ветер на балконе пах не озером, как обычно, а падалью. Может, в соседнем доме снова чистят мусоропровод? Вроде нет. И во дворе относительно чисто – по крайней мере обломки строительных блоков и горы щебня не могут так вонять.

Что-то новое.

Почему я с ними не разговариваю, черт возьми, подумала Эрна и, набрав полные легкие воздуха, громко позвала свекровь:

– Мама Лали! Идите-ка сюда на минуточку, вы должны знать, в чем тут дело.

Свекровь незамедлительно явилась на зов, шаря глазами по дому напротив – ей смерть как хотелось залучить невестку в союзники, чтобы всласть обсуждать соседей, их белье и хлам на балконах, их неглаженые шторы и вульгарные люстры, их явные супружеские ссоры и скрываемые детские шалости, а эта жеманная Эрна делала вид, что она далека от сплетен, а сама все слушала с растопыренными ушами. Неужели созрела и стала нормальной женщиной, с которой можно дружить?!

– Принюхайтесь, – нервно подрагивая ноздрями, сказала Эрна, – чем это так гнусно пахнет, вы не знаете? Такой странный запах. Как будто в старом птичнике разломали арбуз. Может, у нижних соседей что-то сгнило на балконе, а нам не видно?

– Опять ты со своим носом, – проворчала разочарованная донельзя Мама Лали, – прямо как сапер. Ничего не пахнет, не выдумывай, у тебя фантазии, в апреле тебе арбуз мерещится. Хотя… Посмотри на меня!

Напуганная Эрна повернулась к свекрови, готовая к чему угодно.

– Что? У меня с лицом что-то?

– Да какое с лицом – ты чересчур уж бледная. Тебя не тошнит случайно?

– Нину… немного, в самом деле, – растерянная Эрна не знала что и думать – неужели старуха знает об этом доме что-то такое, чего она не угадала?

– Ага, – со значением весело прищурила глаз Мама Лали. – Ты беременна!

– Нет, что вы, – сокрушенная догадкой Эрна быстро ушла с балкона и второпях добралась до спальни – ежедневный ход жизни был нарушен, она не заходила туда в то время, когда Анри облачался в костюм и выбирал галстук: ему нельзя было мешать, потому что верный галстук играл важнейшую роль в его работе.

Впервые безмятежная поверхность покрывала была нарушена повалившейся на кровать хранительницей порядка.

Тошнота стала явственной.

– Это все от внушения, ну что я за человек, ничего мне сказать нельзя, – дыша в подушку, пахнущую куриным пером, дрожала Эрна.

– Что с тобой, ты на себя не похожа, королева моя, – покосился на нее в зеркале Анри.

– Не знаю, по-моему, мне нужно выпить воды, – часто дыша, прогудела сквозь подушку Эрна.

– Можно я зайду? – всунула в дверь настороженный нос Мама Лали. – Ты же ничего не ела, в чем дело? И пахнет тебе все. Значит…

– Выйдите, ну что за манера – заходить в супружескую спальню! – в бешенстве выкрикнула Эрна и залилась слезами.

Вот оно, новое. Непоправимо новое, и нечего себя обманывать.

Все, это конец.

Теперь она навсегда привязана к этому дому, к этим запахам, к этим скучным вещам, к этому непонятному мужчине и его матери.

Господи, как это могло случиться?!