Александр Проханов - Убийство городов

– Батальон! – хрипло, срываясь на клекот, крикнул Курок. – Мы пришли сюда, на священную землю Новороссии, чтобы своими жизнями добыть для людей Донбасса свободу и справедливость! Но среди нас завелся гад, сучье отродье, который потерял человеческий облик и использует святое оружие, чтобы грабить и насиловать. От него исходит яд, который отравляет святой колодец наших душ, оскверняет нашу праведную борьбу! Именем народа, памятью павших борцов, во исполнение священной справедливости, этому гаду смерть!

Курок выхватил из кобуры «стечкин», поднес к голове Жилы и выстрелил. Клюквенные брызги разлетелись из головы Жилы, и он молча грохнулся на землю.

– Убрать! – приказал Курок начальнику штаба. – Батальон, разойдись!

Пошел, не оглядываясь, к передовой линии, переставляя длинные ноги. Женщина убегала, колыхая распущенными волосами. Два ополченца оттаскивали Жилу в сторону. Рябинин заметил, как в пыли блестит, мерцает камушком оброненное золотое колечко.

Стояла жара. Все было залито слепящим светом. Рябинину казалось, что в этом солнечном свечении присутствует едва уловимая дымка, предвестница мглы. Он испытывал необъяснимую тоску, неизъяснимое одиночество, словно остался в этом мире один, без прошлого и без будущего, без привязанностей, без друга, без дома, без любимой и любящей женщины. Все его прежние побуждения, делавшие жизнь увлекательной и неутомимой погоней, теперь исчахли. Он был пуст, из него изъяли память, сердце. Оставалась ноющая душа, которая предчувствовала конец всего. И этот слепящий солнечный свет таил в себе будущий мрак.

У соседней хаты ополченцы, голые по пояс, обливались водой, гоготали, смеялись. По улице, пыля, промчался грузовичок, на крыше был установлен пулемет, пулеметчик промелькнул своим загорелым лицом. В саду, среди яблонь, зарытый в землю, стоял танк, тот, что пригнал Танкист. Ополченцы, маскируя машину, набрасывали на броню срубленные ветки. За изгородью старуха в красном платье, с распухшими ногами, тащила ведро. Было видно, как качаются под платьем ее тяжелые груди. В селе, среди хат, в проулках и садах присутствовала осторожная жизнь, готовая при первой опасности затаиться. На белом пшеничном поле темнел подбитый танк, и в нем разбухали на жаре чернокожие мертвецы.

Но все это не интересовало Рябинина. Над всем нависала мгла, и его тоска сама была мглой, в которой меркла его бессмысленная жизнь.

Он шел по улице, чувствуя на боку нагретый солнцем автомат, обходил мелкие воронки от мин, похрустывал осколками битого стекла. Увидел палисадник, в котором пестрели цветы. И вид этих солнечных цветов привлек его. Он потянулся к палисаднику и стал разглядывать золотые шары, розовые мальвы, фиолетовые и белые астры. Вдруг вспомнил семена марсианских цветов, которые посеял на Саур Могиле. И явилась мысль, что часть этих семян долетела сюда и здесь расцвела.

Они были прекрасны и трогательны, эти малиновые ноготки, сиреневые флоксы, клубящиеся, как пена, гортензии. В цветах тихо гудели пчелы, перелетал медлительный шмель, сладко припала к лепесткам пестрая бабочка. Рябинин тянулся к цветам. В них было спасение от тоски, избавление от надвигавшейся мглы.

Увидел, как мимо клумбы к крыльцу идет женщина в голубом платье. Прозрачный шелк таил в себе светящееся тело, которое колыхалось, словно огонь в стекле лампы. Это была та самая женщина, что взволновала его несколько дней назад, когда Артист играл свои танго и Рябинин хотел пригласить ее на танец, но истошный крик: «Танки»! помешал ему это сделать.

Теперь она шла, опустив глаза, не замечая его. Он чувствовал, как с каждым ее шагом тают драгоценные неповторимые мгновенья, унося ее навсегда. Исчезает возможность какой-то иной, непроявленной, его поманившей жизни. Он оцепенел, видя, как она обходит клумбу, поднимается на крыльцо, чтобы исчезнуть в доме и больше не появиться. И чувствуя, как тают последние секунды, видя, как бабочка перелетает с цветка на цветок, он окликнул женщину:

– Здравствуйте!

Она обернулась, удивленно смотрела на него с крыльца. Глаза ее щурились на солнце, и было неясно, какого они цвета. Цвета мальвы, или золотых шаров, или голубых садовых колокольчиков. Между ней и Рябининым была пылающая клумба. Женщина ответила:

– Здравствуйте.

В ее голосе, среди женских певучих интонаций, почудился дрогнувший звук, словно ручей ударялся о маленький солнечный камень. Этот звук был едва уловим, но в нем притаились рыдания. Рябинину показалось, что женщина хочет уйти. Стараясь удержать ее на крыльце, он произнес:

– Какие красивые цветы. Вы сами сажали?

– Сама. Еще в прошлом году. – Она спустилась с крыльца, и теперь их разделяли пышные розовые мальвы.

– Это ваш дом? Вы родом из Петровки? – Он заговаривал ее, удерживал, не позволял уйти.

– Я из Харькова. Приехала сюда работать. Я в библиотеке работаю.

– Здесь есть библиотека? Я и не знал.

– Ее разбомбили. Почти все книги сгорели. Что осталось, я принесла домой. Подумала, может, люди захотят почитать, отвлечься. Но никто не приходит за книгами.

– Я пришел. Хочу почитать. Что я могу почитать?

Женщина смотрела на него сквозь мальвы, на его автомат, на несвежую пятнистую форму, раздумывая над чем-то.

– Что ж, зайдите. Я покажу, что осталось от библиотеки. Вы единственный читатель, который пришел.

Она отворила калитку, впустила его. Он шел за ее голубым платьем, видя, как колеблется ее молодое гибкое тело. Бабочка перелетела с цветка на цветок.

Они вошли в сени, и она провела его в небольшую комнату, где, видимо, зимой хранились соленья, домашние припасы, а теперь на полу высились стопки книг. Некоторые были порваны, обгорели. Другие уцелели, зачитаны, с потрепанными корешками.

– Выбирайте. – Она повела рукой.

Он вдруг подумал, что в этой сельской библиотеке, если бы ее не сожгли, могла оказаться его книга, которую он напишет. Бомба, что разрушила библиотеку, целила в его книгу, чтобы она никогда не появилась на свет. Женщина, спасая обгорелые томики, спасала его будущую книгу. Эта книга, еще не написанная, хранится здесь, в маленьком, никому не ведомом доме.

Рябинин просматривал книги, перелистывал Толстого, Лермонтова, Чехова. Стряхивал пепел с Валентина Катаева, с мемуаров Рокоссовского. Трогал спекшиеся от огня страницы, читал уцелевшие строки. Ему показалось, он стоит на краю воронки, вокруг которой разбросаны книги, как были разбросаны изувеченные тела ополченцев. Женщина в голубом платье и он сам чудом уцелели от взрыва.

– Я выбрал вот это. – Он показывал ей томик Пушкина, потертый, с профилем поэта, напоминавшим пушкинские рисунки. – Не читал Пушкина со школьной скамьи.