Александр Проханов - Убийство городов

Появился Курок. Выпучив глаза, кричал в рацию, без шапки, лысый, с рыжей метлой бороды.

Рябинин сжался в окопе. Чудище вновь появилось и разыскивало его среди дыма и пламени. Взрывы шли валом от пшеничного поля, занавешивая малиновую зарю серой мутью. Перекатывались через окоп, сотрясая грунт, и Рябинин видел, как рядом отломился от стенки окопа кусок земли и засыпал проход.

Взрывы катились в село, отыскивая Рябинина среди хат. Уходили в далекий луг, надеясь найти его среди травяных оврагов. Возвращались обратно. Свистело, хрустело, чавкало, словно огромные зубы изгрызали село. Дергались красные глазницы. Чудище среди поломанных яблонь и горящих домов выискивало Рябинина.

Он лежал на дне окопа, вдавливая лицо в землю. Видя близко у глаз стреляную автоматную гильзу. Хребтом чувствовал свистящие над окопом осколки. Затылком ждал, когда удар упадет сверху, смешивая кровь с землею. Страх его был без мыслей, похож на непрерывный бессловесный крик. И вдруг, среди ужаса и безумья, слыша, как перекатываются по селу убийственные удары, подумал о Валентине. Удары нацелены на цветущую клумбу, на корзину яблок, на томик Пушкина с цветком колокольчика. На нежную белизну в вырезе платья, на солнечные локоны и на тот беззащитный рыдающий звук в ее голосе, которым она умоляла ее пощадить. Это он, Рябинин, побывал в ее доме и навлек несчастье. Чудище ищет в ее доме Рябинина, харкая огнем и металлом.

Он испытал страстный порыв бежать к ней, выхватить из черного взрыва, накрыть собой, унести на руках прочь из села, в овраги, холмы, куда не достанут взрывы. Он стал карабкаться из траншеи, но бурный, как клекот, голос комбата, остановил его:

– Танки! Бить с прицельной дистанции! – Сгибаясь в окопе, прижимая к бороде рацию, комбат вызывал артдивизион, расположенный на соседнем участке:

– «Гром», Я – «Курок»! Меня атакуют танки! Поддержи огнем, «Гром»! – Следом, переключая волну, связывался с батальонной артиллерией, состоящей из двух трофейных пушек. – Пушкарь, мать твою! Спишь? Выдвигайся на прямую наводку!

Рябинин занял место в стрелковой ячейке и смотрел, как в пшеничном поле вздымаются и оседают взрывы. Сквозь косую завесу пыли мутно краснела заря, чернел одинокий, подбитый Жилой танк, и к нему приближались другие танки. Они выделялись темными брусками, шли широким фронтом. Рябинин стал их считать. Насчитал двенадцать, сбился. Стал пересчитывать, теперь их было восемнадцать. Сбился снова. Казалось, танки, как жуки, вылезают из земли и начинают ползти. Их было двадцать или больше. За ними с интервалами катили бэтээры. Взрывы далекой, укрытой в холмах артиллерии создавали завесу, за которой приближались машины.

Рябинин лбом, переносицей, испуганным пылающим мозгом чувствовал приближение упорной жестокой мощи. Эта мощь шла на зыбкую цепь ополченцев. Издалека, не стреляя, уже вдавливала в село свою броню. Накатывала волну неодолимого истребления, от которого цепенела воля и бессильно немели руки.

Рябинин увидел, как по улице, толкаемая ополченцами, подкатила пушка. И вторая, мелькнув в проулке, исчезла среди дыма на левом фланге.

Внезапно взрывы смолкли. Пыль оседала. Рябинин, оглушенный, чувствуя, как попавшая за ворот земля колет спину, оглядывал траншею. Артист, прижимаясь к брустверу, выставил гранатомет. Лавр прильнул к пулемету, и в ленте тускло желтели патроны. Завитуха, и впрямь похожий на упругий завиток, сжался, уложив рядом с собой сразу два автомата. По траншее пробежал начштаба и что-то докладывал комбату. Тот поправлял знамя, потревоженное взрывной волной.

«Как она там? Надо к ней! Живи, живи, моя милая!» – Рябинин смотрел на село, беззвучно повторял ее имя. Но теперь оно пахло не яблоками, а гарью.

Из танковых пушек полыхнуло. Взрывы ударили в окраину села, словно кто-то огромными горстями черпал землю, швырял на крыши, рушил в траншею. За спиной Рябинина лязгнула пушка. Била вдоль улицы прямой наводкой. Ей вторила другая, скрытая в садах. Врытый в землю трофейный танк грохал, посылая снаряды над головой ополченцев. И уже летели из окопа кудрявые трассы гранат, стучали пулеметы, и Рябинин всадил длинную долбящую очередь в косолапый, переваливающийся с боку на бок танк.

Он отбивал армаду брони от села, от клумбы с «золотыми шарами», от корзины яблок, от цветка, лежащего среди ветхих страниц. Отбивал от своей ненаглядной, которая рыдала среди горящего села, и он, стреляя, не подпускал к ней танки и бэтээры.

Несколько танков на пшеничном поле горело. Один, охваченный пламенем, крутился на месте. Другой дымил, дергался, но не двигался с места.

Рябинин услышал, как сзади, на улице лязгнуло, треснуло. Колесо пушки, отломленное взрывом, падало из неба. Орудие завалилось, на земле, головами в разные стороны, лежали артиллеристы.

– «Гром», дайте огня! Они прорываются! – орал комбат и грозил кулаком, в котором был зажат пистолет.

Рябинин видел, как головной танк надвинулся на окоп, навис гусеницами, обваливая в траншею оползень. Завитуха кинул ему вслед какой-то черный комок, быть может, гранату. Но танк, невредимый, пошел в глубь села, ломая яблони. Еще один танк двигался вдоль окопа, работая пулеметом. Ополченец, поднявшись с гранатометом, рухнул, напоровшись на очередь.

Из путаницы кустов, задев и разрушив край дома, выкатил трофейный танк с красным флажком на башне. Голова танкиста, без шлема, с беззвучно кричащим ртом, виднелась в люке. Танк шел наперерез прорвавшейся машине. Разогнался и с лязгом ударил в борт. Стал карабкаться, скрежетал гусеницами, словно драл когтями, перегрызал железное горло. Взрыв колыхнул обе машины, и они распались, охваченные голубоватым пламенем.

Танки двигались по селу, рушили дома. Долбили пулеметы и рявкали пушки. Село шевелилось, бугрилось, превращалось в горы мусора, из которых появлялись лязгающие машины, неся на горбах крыши домов, расщепленные яблони.

С бэтээров сгружалась пехота. Солдаты в касках густой цепью шли на окоп. Рябинин бил из автомата, видел, как от его попадания солдат схватился за плечо и стал оседать. Перевел ствол на соседнего, но очередь хлестнула по брустверу, и он сполз в окоп. Сползая, видел, как над холмами появился край солнца.

Солдаты спрыгивали в траншею, схватывались с ополченцами в рукопашной.

Лавр орудовал штык-ножом. Поднырнул под грохочущий автомат, пырнул пехотинца, и тот стал валиться с раскрытым от боли ртом. Погружал очередь в Лавра, и оба они в обнимку рухнули на дно окопа.

Ромашка, расстреляв магазин, бил прикладом солдата, и тот с разбитым лицом отступал, заслонялся. Другой пехотинец вогнал очередь в спину Ромашки, и тот с изумлением пытался оглянуться и падал, обнимая ноги избитого им солдата.