Диляра Тасбулатова - Кот, консьержка и другие уважаемые люди

– Они что, против Холокоста? (продолжает, не заметив моей реплики).

– Я тоже против Холокоста.

– Я хотела сказать, против его празднования.

– Я тоже, в общем-то, против.

– Это я вспомнила (говорит мама) заголовок в одной из наших газет: «Евреи празднуют Холокост».

– А русские – добавила ты, мама, – 7 ноября.

Объяснила маме, как могла, что такое БДСМ и 50 этих оттенков (не читала, не смотрела и не собираюсь, со слов очевидцев).

Мама говорит:

– Так это про будни милиции? Серая форма, пытки. Они еще любят к батарее привязывать. У нас как-то соседа в милиции привязали к батарее, и он…

– Нет, это о любовниках.

– Милиционерах? Милиционерах-пидарасах, как ты выражаешься?

– Нет, это интеллигентные любовники.

– Ты говоришь, что авторша всего этого около ста миллионов долларов за это получила?

– Ну да.

– Сто миллионов за отчет о том, как менты связали друг друга?

– Они не менты.

– Ну, значит, во второй части станут ментами.

– Ну да, приквел называется.

– Приквелов? Это фамилия начальника угрозыска? Да, я помню, ты как-то смотрела сериал «Мент в законе-2», там был какой-то Приквелов.

(Ну и так далее, не сдается и троллит, делая вид, что ничего не понимает. Хотя все прекрасно понимает.)

Как-то мама мне говорит:

– Все талантливые писатели – алкоголики.

– И?

– Значит, ты – не очень талантливый писатель!

– Я тоже выпиваю!

– По-европейски, осторожно: потом, правда, разговоров об этом… А вот как Буковски или Довлатов, ты пить не можешь: вот и талант соответственный.

То было страсть как холодно, а теперь вот жуть как жарко.

Мама говорит:

– Это лучший твой текст. Совершенно правдивый. Без вранья. Украшательств. Политики. Стремления стилизовать. Просто. Скромно. Информативно. Всегда бы так. Тем более, кроме погоды, тебе сообщить особенно нечего. Единственное – убери слова «страсть» и «жуть».

– Почему?

– Избыточно. Как будто ты выпендриваешься. Про кино тоже надо так писать: «Вчера в кинотеатре «Ударник» началась ретроспектива фильмов Евгения Матвеева».

– И всё?

– Достаточно. А то ты как-то написала: «Анализ подсознательно-чувственных обертонов в ранних фильмах Гайдая», и тут же тебя выгнали с работы. И правильно сделали. Не нужно умничать. Будь проще.

– Хорошо с тобой болтать! (говорит мне Денис Соловьев-Фридман, большой интеллектуал и образованнейший человек).

– О чем ему с тобой болтать? Примерно как тебе с Коляном (говорит моя мама).

– Денис тоже «ходит в народ», болтая со мной (говорю я). Вот, к примеру сказать, сегодня по скайпу говорит:

– Джоконда Панкьелли – выдающееся исполнение! Слышал в «Гранд-опера».

Я говорю:

– И имя какое у нее красивое…

Денис теряется:

– У кого?

– Ну, у этой Джоконды Панкелья.

– «Джоконда» – это название оперы. Панкьелли – имя композитора. А певица – Виолетта Урмано. Ты все это запиши (говорит). Не перепутай.

Мама говорит:

– И это называется «хорошо поболтать»? Ну, в своем роде… Болтаю же я с Марсиком.

Пошли как-то с мамой к родственникам.

Не виделись, наверно, лет 20.

Один из них проездом был в Москве.

Пришли в отель, сидим, выпиваем.

Вспоминаем прошлое.

Один из них говорит:

– Я кандидат наук, начальник того и сего и книгу написал.

(Почему-то слово «книга» на всех действует: как будто все пишут, как Кафка. То, что собрано в переплет, не всегда книга же?)

Но я при этом верю всем: откуда я знаю? Вдруг на старости лет из человека вылез Кафка?

Родственник достает книгу, в красивом переплете, с позолотой, и говорит:

– Подарить не могу. Все экземпляры именные.

Я говорю:

– Какая жалость! Но я куплю! (как романтик, мало смыслящий в нашей грубой действительности, я благоговейно беру в руки: вдруг там Кафка, типо, или в «Поисках утраченного времени»? Кто его знает? Или что-то остроумное, новая такая литература? Написал же футболист сценарий фильма «Жмурки?).

А книга вот какая: биография какого-то казахстанского министра.

Мама резко говорит:

– Биография? Министра? Да кто ж это читать будет?

Я под столом ей на ногу наступаю.

Мама говорит:

– Че ты делаешь? Больно же!

А самоупоенный родственник ничего не замечает и говорит:

– Сто тыщ экземпляров продам! (он вообще только о себе говорит и в превосходных степенях – но в принципе мужик хороший).

Тут маме становится обидно, и она вдруг говорит:

– А Диля – известный в России кинокритик!

Родственник погладил меня по голове и снисходительно так:

– Ну ничо, ничо… По-всякому люди зарабатывают. Ты не переживай. Критик так критик… Не уборщица же.

Мама потом говорит:

– Непробиваемый… Вот бы нам так! Уверенный в себе, молодец!

Консьержка Люба спросила маму, кто я по профессии.

Мама сказала, что, типо, кинокритик.

Люба задумалась.

Не поверила:

– Нет такой профессии, теть Нэль!

Мама пожала плечами: ну нет так нет.

А тут как-то я собралась на фестиваль архивного кино в Белые Столбы. А там, в этой деревне, кроме киноархива, еще дурка есть, дурдом, и все это знают.

Люба говорит:

– А где Диля?

Мама ей ответила, что в Белых Столбах.

Люба говорит:

– Подлечат ее там, как думаете?

Мама говорит:

– Вряд ли. Это неизлечимо.

Люба говорит:

– Вы когда сказали, что она, типо, кинокритик, я сразу поняла, что дело плохо. Но на вид она вроде спокойная. Шутит все время…

Мама говорит:

– Так вот в этом-то как раз болезнь и состоит: шуточки там, прибауточки.

– Так что (говорит Люба, и глаза у нее от ужаса на лоб лезут), Петросян тоже там лечится?

– Не-а… (говорит мама). На него давно плюнули. Ну ты же сама видишь: это ужас какой-то.

Люба говорит:

– Да, какой-то он странный. Но всем нравится.

– Так все странные, вот и нравится.

– Ну да, ну да (сказала Люба и бочком ретировалась из квартиры).

Потом исчезла.

И долго не приходила.